Евгений Сыч - Ангел гибели

Они шли теперь рядом, не особенно даже переговариваясь, но внимание женщина все-таки отвлекала, и только по обострившемуся чувству опасности — школа у него была надежная — чуть ли не поздно, почти вплотную приблизившись, Юрка увидел на площадке следующего пролета не скульптуру, а человека, как-то нехорошо сидящего. Угрозой веяло от опереточной этой фигуры в шароварах шире облака, в бархатной безрукавке и красных сафьяновых сапогах. Юрка подобрался и, оттолкнув сразу ставшую мешающей и опасной бабу, шагнул на верхнюю ступеньку пролета.

Человек, а может быть, это был фантом или еще какая-нибудь нечисть, — посмотрел на Юрку с отвращением. Дернулся чуб-оселедец, вымахнула длиннейшая кривая сабелюка. «Москаль!» — мгновенно и с радостью решившего задачу выкрикнул опереточный казак и трижды за миг полоснул Юрку сабелюкой, будто ремнем стегнул. «Москаль», — повторил сладострастно. Наверное, надо было рубить его мечом, но Юрка про меч даже не вспомнил. От прямого тычка он ушел и захватил казака за сафьяновый сапог. Оба они загремели по длинной и скользкой мраморной лестнице, добиваясь обоюдно горла противника и на одном языке ругаясь.

Юркин военный опыт годился для многих ситуаций: очередь автоматная из кустов зеленки или из-за глинобитного дувала, хлопок мины, пулеметная перестрелка среди скал. Но когда тебя душат и ругают по матушке, какая же это война? От первого тройного удара ему залило кровью глаза, но озверел он только докатившись в обнимку с казаком до нижней площадки, и там уж сумел отодрать от себя цепкие руки и отшвырнуть противника. Тот все-таки был легче, хоть и злее. Война для него всегда была войной: руками ли, зубами, саблей или плетью. Отшвырнув казака, Юрка успел вскочить, и когда тот кинулся вновь сине-зеленой кошкой, встретил ударом каблука в челюсть. Казак перелетел площадку и врубился в стену бритой головой.

Юрка подпрыгнул и приземлился на нем, вцепился казачине пальцами в нервные узлы под слюнные железы, отгибая голову назад под опасным углом. «Бред какой-то, — думал Юрка одновременно. — Он же неживой. С ним же как-то по-другому надо».

А сбоку уже мельтешила баба, виляя шелковыми бедрами, приговаривала:

— Ну вот, Петруха, получил, это тебе за грубость твою, чего на парня набросился.

Но Юрка теперь особого внимания на нее не обращал: кто-то еще подошел сзади в черном, невидный. Юрка, все еще опасаясь казака, схватил его за оселедец и дважды трахнул о камень ступенек для гарантии. Вскочил, но даже вопроса не стал задавать — и так все было ясно: пришедший оказался старый и худой, в темном одеянии с капюшоном, с пергаментной кожей лица и с чем-то безобидным — не оружием — на крученом поясе. Пришедший с заметным усилием растягивал в улыбке вялые губы. Нападать он явно не собирался.

По лестнице, позвякивая, скользила вниз длинная казацкая сабелюка.

— Вы на него не сердитесь, — проговорил пришедший, выглядывая из-под темного капюшона. — Тупость, невежество и буйство — неотъемлемые качества жителей окраин. А этот экземпляр отличается еще и дешевым шляхетским гонором.

— Он что, поляк? — невольно вступил в разговор Юрка.

— Нимало, — ответствовал старик. — Поляков он ненавидит, равно как и москалей. Он истинный заслуженный запорожец. Доводилось слышать?

— В школе учили, — признал Юрка нехотя. — «Тарас Бульба».

— Тарас Бульба — литературный персонаж. Худосочное изделие автора, мечтающего польстить старшему русскому брату. Петруха же — запорожец натуральный. Он в войске Карла, короля шведского, под Полтавой сражался за волю Украины. Мазепинец, — поднял тощий палец старик. — Однако, — добавил он, — что ж я вас на лестнице держу? Пожалуйте в залу. Проходите, будьте любезны, — и сделал приглашающий жест.

Они прошли еще по бесконечной каменной лестнице, сообразуясь с жестом, куда-то вперед и вверх. Неспешно — заботливый провожатый и жданный гость.

— Мы вас давно ждали. Подзадержались вы в свободном поиске, — ловко прихрамывая по ступенькам, приговаривал провожатый.

Юрке очень хотелось бы спросить: «А откуда вы знали, что я должен прийти?» Но не спрашивал, держал характер. Поинтересовался только:

— А куда мы идем?

— Мы уже пришли, — они стояли и впрямь на пороге огромного зала. Лестница с неизбежностью перешла в площадку, площадка — в коридор, а зал вырастал из коридора каменным вестибюлем с факелами рубинового огня по стенам. От красноватого света все смотрелось несколько мрачным. Но Юрка и помнить забыл, каким бывает дневной свет.

Факелы прикреплялись по два и казались глазами невидимых красноглазых существ, затаившихся в камне стен. Возможно, они и были соглядатаями. Во всяком случае, ощущение, что кроме них двоих, здесь есть еще кто-то, не покидало Юрку.

— Имя мое — Якоб Шпренгер, доктор наук, — представился провожатый. Он скинул уже с головы темный капюшон. Лицо было скорее неприятным, чем страшным. Лицо, привыкшее отдавать приказания, а не приветствовать. Улыбка держалась на нем, как приклеенная.

— Прошу садиться, — пригласил он: посреди огромного, как футбольное поле, зала стоял каменный неуютный стол, и кресла у стола — мягкие, глубокие, затягивающие. Юрка поневоле повиновался. Здесь, в замке, он чувствовал себя вполне человеком. Вернулись сила тяжести, упругость мышц, противящихся этой силе. Сейчас даже усталость некоторую испытывал он от подъема по длинной и скользкой лестнице. А вот от ран, нанесенных Петрухиной сабелюкой, боли давно не ощущал, и рваные порезы на Юркином защитном комбинезоне затянулись, словно бы сами собой заросли. Как человек он был, разумеется, сильнее этого старикашки, но сила не есть власть. Власть — это хитрость и владение ситуацией. Власть — умение склонить на свою сторону, подчинить. Власть — это знание, наконец, которым она особенно не любит делиться.

— Меня зовут Якоб Шпренгер, я доктор наук, — опять повторил Юркин собеседник и подчеркнул, знакомым уже жестом воздев желтоватый палец: — Богословских наук. Впрочем, я полагаю, что мое имя вряд ли знакомо вам, поэтому можете обращаться ко мне просто: доктор. Герр доктор. Я из германцев.

На Юрку ожидающе смотрели выпуклые, водянистые, когда-то, наверное, голубые, глаза. Юрка не знал, что должен говорить в таком случае и беспокойно ерзал в мягком кресле, оглядываясь вокруг. Непривычно было сидеть в таком слишком мягком кресле. Из такого разом не вскочишь.

— Не скрою, — не стал тянуть паузу дальше хитроумный доктор. — Мы заинтригованы вашим стремлением войти к нам. Вашей целеустремленностью, которая превыше всяких похвал. Так что вы хотите нам сказать, о чем спросить?

— Кто меня убил? — осторожно начал Юрка с малого.