Cемен Слепынин - Фарсаны

Однако Ивану картина понравилась. “Творец”, — с улыбкой подумал он, не придавая, впрочем, увлечению мальчика серьезного значения.

В конце ноября начали порхать редкие сухие снежинки. Саня несколько дней оставался в “Хроносе” — участвовал в ежегодном семинаре по проблемам наблюдений в ареале. А когда вернулся, увидел на крыше дома две смыкающиеся полусферы. Одна из них была прозрачной.

— Твоя мастерская, — пояснил Иван. — Подарок от города — по моим чертежам… Идем, посмотрим.

По лестнице братья поднялись наверх. Купол и стены непрозрачной полусферы были отделаны под малахит и мрамор. Здесь находились Санины эскизы, наброски, этюды. За бархатным занавесом стояло в подрамнике большое чистое полотно — хоть сейчас принимайся писать картину.

Но еще лучше была прозрачная полусфера. Органическое стекло защищало от холодного ветра и осадков, но пропускало солнечные лучи, звуки и даже запахи. Здесь художник мог чувствовать себя как летом под открытым небом.

Саня носился по мастерской из одной полусферы в другую. Остановился перед братом, но от радости долго не мог вымолвить ни слова.

— А название! — наконец воскликнул он. — Как мы ее назовем?

— Я уже придумал, — улыбался Иван.

— Какое?

— Вспомни, где писал картины твой самый первый учитель.

— Понял! — ликовал Саня. — Мы ее назовем пещерой Хромого Гуна.

Иван пригласил Дениса Кольцова показать необычную мастерскую и заодно похвалиться первой Саниной картиной. “Пещера” великому живописцу понравилась, но “Осенний вальс” он разнес в пух и прах.

— Рисунок груб, композиция разваливается. А название! Какое-то пошло-красивенькое… И все здесь выдержано в духе этого названия. Краски по-прежнему ярки и аляповаты. Рано еще браться за такие полотна.

Увидев в мастерской бюст, он дал задание срисовать его карандашом.

— Не торопись. Приноси мне частями — ухо, глаз, подбородок, а потом уж бюст целиком.

В студии занятия шли своим чередом: упражнения в композиции, рисунок с натуры, анатомия, свет, перспектива. Это еще не само искусство, понимал Саня, но необходимые подступы к нему. И он не гнушался черновой работы.

Дома Саня проводил все свободные часы в “пещере Хромого Гуна”. С заходом солнца располагался в непрозрачной полусфере и под искусственным светом продолжал овладевать азбукой живописи. Глаз, например, он рисовал так старательно, что тот, казалось, как живой весело глядел на своего творца: дескать, молодец, Саня, продолжай в том же духе.

Иван видел, с каким ожесточением работал мальчик. И это начало его тревожить. Однажды он ворвался в мастерскую, выхватил из рук Сани начатый набросок и изорвал его в клочья. Изображая гнев, Иван топал ногами и кричал:

— Это что! Средневековое аутодафе?! Самосожжение на костре вдохновения?! Не позволю. В добрые старые времена таких розгами пороли!

Афанасий испуганно вытянулся в струнку, держа руки по швам. Но Саня понимал брата. Подумал, что на месте Ивана он, пожалуй, тоже тревожился бы не меньше.

Утихнув, Иван ворчливо закончил:

— Хватит. С завтрашнего дня будешь жить по моему расписанию.

С тех пор, прежде чем засесть за свои расчеты, Иван шумно влетал в святилище начинающего живописца и с порога кричал:

— Эй, фанатик! Кончай самоизбиение. Отправляемся в тайгу, в дебри, в глухомань.

Часа по два носились братья на лыжах по заснеженной тайге. Иногда к ним присоединялись Антон и Юджин Вест. Сибирский лес открывался Сане с новой стороны.

В своей мастерской, опять втайне от учителя, он начал писать большую картину под названием, увы, снова весьма банальным — “Зимняя сказка”.

В конце зимы Саня решил навестить Зину. Справочная служба дала ему австралийский адрес биолога Александра Гранта. Саня окутался облаком видеосвязи, назвал индекс. Когда облако рассеялось, мальчик решил, что по ошибке попал в какую-то оранжерею — так много было кругом невиданных цветов. Они росли на подоконниках, на полу, свисали с потолка наподобие люстры.

Зину он тоже сначала не узнал. За оргафоном — овальным музыкальным инструментом — сидела незнакомая печальная девочка. И звуки, которые она извлекала из оргафона, были такими же задумчивыми и печальными.

Девочка подняла голову и обнаружила видеопосетителя.

— Зайчик! — вскочила она и завертелась вокруг возникшего из тумана гостя. — Буратино! Какой ты умница, Саня, что догадался посетить нас. А ну, выкладывай новости!

“Вихрь”, — улыбался Саня. Он рад был видеть прежнюю, ураганно-веселую Зину. Но вот она скова села за оргафон, чтобы сыграть понравившуюся ему музыкальную пьесу. И снова Саня поразился. Зина ли это? Лицо девочки затуманилось, стало незнакомо строгим и печальным.

От грустных, скорбно-протяжных переливов у Сани тревожно и сладко защипало в груди.

Взглянув на гостя, девочка рассмеялась.

— Нет, не буду тебе играть. У тебя такой грустный вид. Лучше поговорим. Слышал? Это наш молодой композитор, известен пока лишь на нашем континенте.

— А это? — Саня показал на потолок. — Как они растут?

— Вниз головой? Это папа получил новый вид. Они растут во всех направлениях. Цветы пригодятся на космических объектах в условиях невесомости. Я тоже буду цветоводом. А ты?

“Художником”, — хотел сказать Саня, но почему-то застеснялся и промолчал.

— Приходи в гости, — пригласил он и торопливо попрощался.

Зина не стала “включаться” в Санину комнату по видеооблаку. Она явилась лично.

Картины Зина одобрила, еще больше понравился ей камин. И уж в совершеннейший восторг привел ее Афанасий.

В тот день к нему пришел Спиридон — кибер одного из коллекционеров. По заданию своего хозяина он принес для обмена томик Лукреция. Обмен состоялся честь по чести. Однако Спиридон не удержался и, уходя, прихватил с полки еще одну книгу. Афанасий это заметил и устроил шумную сцену.

— Что они там не поделили? — спросил Иван, входя в комнату Сани.

Распахнулась дверь библиотеки.

— Какой позор! — вопил Афанасий, за шиворот вытаскивая оттуда Спиридона.

— Стащил. Книгу стащил!

— Гнусная клевета! — возмущался Спиридон, высвобождаясь из цепких лап своего собрата. — Ничего я не брал.

— Не брал? А это что! — Афанасий ловко запустил руку под комбинезон Спиридона и выхватил оттуда книгу. — Вот она!

— Не понимаю… Случайно попала… — глупо оправдывался Спиридон. Афанасий в шею вытолкал проворовавшегося собрата, но еще долго не мог успокоиться.

Зина хохотала, глядя на кибера, кипевшего благородным негодованием. А Саня поражался, как бесподобно копировал Афанасий хозяина! В своем бутафорском гневе он так же потрясал кулаками, топал ногами и кричал:

— Жулик! Ворюга! В добрые старые времена таких розгами пороли!