Рэй Брэдбери - Ночная погоня

Профессор заявил, что не собирается занимать уважаемую аудиторию фактами, которые уже известны, а сообщит только о последних результатах своей работы. Он сделал знак ассистенту и торжественно объявил:

— Послушаем приветствие наших морских друзей уважаемому съезду океанологов!

Ассистент включил магнитофон, и зал наполнился звуками падающих в воду тел, писком, бульканьем, тявканьем. Потом эти звуки отодвинулись, и на их затихающем фоне ясно и недвусмысленно прозвучало:

— Ттобрый ттень, пхприятели, ллюди. Шелаем стороффья и успеххофф. Ттобрый ттень; пхриятели, ллюди, шелаем стороффья и… — далее последовала вереница звуков, тихих и ласковых, похожих на объяснение в любви на непонятном для нас языке.

Сотни представителей рода человеческого, сидящих в зале, буквально окаменели. Только профессор Дж. Н., торжествующе улыбаясь, произнес в наступившей тишине:

— Это дельфин Моро. Приглашаем вас завтра посетить дельфинарий и послушать, что он вам скажет лично!

Но в момент, когда, наконец, публика должна была разразиться аплодисментами, в партере раздался громкий возглас:

— Позор! Это издевательство над существами, которые стоят на более высокой ступени развития, чем мы с вами. Вы — убийца! Вы совершаете преступление! Убийца, убийца!..

Поднялся страшный шум, все повскакали с мест. Я перегнулся через перила, и мне удалось разглядеть молодого человека, который вырывался из рук распорядителей и, словно бичом, продолжал размахивать своим скандальным «Убийца!». Потом, так же неожиданно, он покорно вышел из зала.

Я бросился за ним — такое происшествие не оставит спокойным ни одного настоящего журналиста, — и как раз вовремя, поскольку он уже удалялся по улице, сопровождаемый недоверчивыми взглядами распорядителей, которые, вероятно, все еще сожалели, что не вызвали полицию.

— Постойте, — окликнул его я. — Извините… вы не могли бы…

Сейчас я уже не помню, как мне удалось завоевать его доверие. Но я навсегда запомнил его лицо: продолговатое, прозрачно-желтое, это было лицо святого с православной иконы, которое все еще подрагивало от волнения. Большие светло-зеленые глаза, словно две искрящиеся капли Тихого океана. Он был одет в поношенный, но чистый костюм и вполне мог бы сойти за придавленного нищетой и безработицей жителя большого города, если бы вся его фигура не сохраняла при этом какого-то горделивого достоинства. Он смотрел на меня своими тихоокеанскими глазами и после недолгого колебания вдруг сказал:

— Ну что ж, вы, конечно, спросите обо мне у профессора, и он вам скажет, что я сумасшедший. Я не буду на вас в обиде, если после этого вы откажетесь от моего предложения. Сегодня вечером я к вам зайду. В какой вы гостинице?

Я смутился — ведь он отгадал мои намерения — и стал уверять его, что не поддаюсь влиянию чужого мнения и что обязательно буду ждать его вечером.

Он пришел, когда великолепный город зажегся многоцветными огнями бесчисленных реклам. С вызывающей иронией спросил меня:

— Ну, что сказал вам Н.?

Не было смысла отрицать разговора с профессором — достаточно продолжительное интервью, занявшее мой блокнот яркими мыслями и любопытными научными фактами.

— Он очень сожалеет, что потерял вас как ассистента. Вы были его лучшим сотрудником, — деликатно ответил я, но его улыбка раздражала меня, и я добавил: — Сказал, что внезапно у вас появилась навязчивая идея и однажды вы выпустили в океан всех его дельфинов. Но он не сердится на вас, хотя этим поступком вы задержали развитие науки на годы…

— Когда профессор поймет, что его наука ни к чему не приведет, он и вовсе перестанет сердиться, — ответил он. — Что вы решили? Поедете со мной?

— Куда? — Я уже начал сомневаться в правильности своего первоначального замысла.

— К дельфинам! Послушать мнение другой стороны.

— Послушать… что? — Кажется, этот человек и в самом деле не в своем уме!

— Пойдемте, — робко попросил он, словно опасаясь показаться чересчур настойчивым. — Уверяю вас, не пожалеете… Давайте возьмем такси. Сейчас луна заходит рано, и у нас будет мало времени, а нужно уехать подальше от людей…

«Ну, разумеется! — подумал я. — Без луны не обойтись — неотъемлемый фон для мистических и романтических глупостей!»

Пока мы ехали, он не проронил ни слова.

— Почему вы молчите? — задыхаясь от волнения, спросил я. — Подготовьте меня к тому, что я должен увидеть!

Он спал? Или молился? Мне нужно было заставить его говорить, потому что его молчание изводило меня.

— Вы действительно считаете, что профессор Н. не любит дельфинов? Ведь он отдал им всю свою жизнь и все свое состояние! Долгие годы с такой страстью защищал их, один против всего мира!..

— Извините… — словно пробуждаясь от моих лихорадочных вопросов, сказал он. — Понимаете, перед тем как отправиться к нашим друзьям, мне необходимо подготовиться, освободить дух от всего, что мешает. Вы меня о чем-то спросили?

— Да, — сказал я. — Я спросил, верующий ли вы. Потому что я убежденный атеист.

— Я не верю ни в бога, ни в черта! Но вы спрашивали о другом. О любви к дельфинам, не так ли? Видите ли… — Мне показалось, что он снова улыбнулся. — Предположим, я вас не знаю, но люблю, а чтобы узнать вас лучше, вскрою вам живот, посмотрю, как вы устроены изнутри, потом разобью череп и натолкаю в мозг разные электроды, а потом буду раздражать электрическим током или какими-нибудь иголками, а ко всему прочему с палкой в руке начну обучать вас языку марсиан, если таковой существует, конечно. Как бы в этом случае вы отнеслись к моей любви?

Мне захотелось прервать его: «Известный лозунг обществ защиты животных!», но я сдержался — лучше с ним не связываться.

Он помолчал минуту и продолжал:

— Особенно если делая все, о чем говорил, понимаешь, что есть простой способ взаимного опознания — спросить и получить ответ.

Я должен был хоть что-то сказать:

— Конечно, но дельфины, к сожалению, не могут рассказать о себе!

— Могут! — пламенно возразил он и даже привстал. — Могут! И мы в состоянии их понять!

— Как? — чуть слышно пролепетал я. Он продолжал уже спокойнее:

— Знаете, когда меня объявили сумасшедшим? Когда я научился разговаривать с дельфинами! До меня это умели делать старые рыбаки, для которых море — жизнь, а не рыбозавод… Вот тогда я насильно перетащил дельфинов в океан.

— Насильно?

— Да, они настолько добры и так самоотверженно нас любят, что не хотели покидать дельфинарий. Некоторые потом вернулись обратно. Плавали вдоль берега, пока не вышли люди профессора. Дельфины сами заплыли в их сети.

— Значит, им было хорошо у профессора, — осторожно произнес я, избегая всякого намека на иронию, поскольку этот сумасшедший бред мог смениться буйством.