Александр Тюрин - Черный берет и чудище морское

– Он мне говорил, что в ближайшие дни придёт кто-то из старых знакомых. Поднимитесь на второй этаж .

Келлер поднялся по скрипучей лестнице, прошел по темному коридору и в бедно обставленной комнате увидел человека в инвалидном кресле. Лазаревича было трудно узнать – опустившиеся плечи, запавшие щеки, стекляшка на месте левого глаза, конечности, истончавшие из-за атрофии мышц.

– Боря, ты садись, вон в то кресло, кота можешь выбросить… Когда ты понял, что я жив, то наверное удивился. Но я не восставший из ада. Четвертая пуля прошла через глаз, однако угол выстрела оказался не слишком удачным. Мозг был задет, но не разрушен. Так что даже выстрел в упор не гарантирует успеха: Бартини – прав, всегда есть запасной путь… Кстати, та рыжая девушка, что пасла меня в поезде и жучок поставила, она мне еще телефончик подбросила. Я потом проверил – номерок кладбища. Но гражданка ошиблась, он мне пока не пригодился.

– Иван, её звали Ада и она стала моей женой.

У Лазаревича дрогнула щека – намек на улыбку, что ли?

– Передавай ей привет, Борис. Она ведь тоже жертва обстоятельств, сложись иначе судьба – её и страны – наверное, была бы спортсменкой, комсомолкой.

– Я от этой несостоявшейся спортсменки еле ноги унёс, точнее уплыл. Так что, извините, Иван Аркадьевич, привет передать не могу… А что было потом?

– Почему я всё же не откинулся после купания в Отраде? «Есть на нашей улице больничка…», там это был совершенно доступный вариант. С пробитым черепом, поврежденным позвоночником и парализованной ногой. Да потому что появилась докторша Рая – собственно, ее звали иначе, но к имени, которое я ей дал, она привыкла. Любовь и долг сводят также как ненависть и месть.

Келлер положил на стол амулет.

– Вот отбил ваш трофей у одного нехорошего типа… Это своего рода атомные часы, очень точные, но иногда они останавливаются, иногда идут вспять. Когда на вас находятся. Иван, а вы-то сами не… оборотень случаем?

– Ты что-то отрицательное в это слово вкладываешь? Типа Змей Горыныч?

– Что-то описательное. Финист ясным соколом оборачивался, а вполне положительная царевна то лягушкой, то лебедушкой. И народ только радовался: «можем, когда захотим». Но как это возможно, быть одновременно и человеком, и неким завром, вымершим, по идее, десятки миллионов лет назад?

– В комнате, кроме нас, больше никого нет. Значит, это ты всё мне инкриминируешь?

– Иван Аркадьевич, как иногда говорят в милиции, давайте побеседуем без протокола.

– Легко. Для начала я скажу, что ничто не вымирает и никто не остается в прошлом. То, что кажется далеким на одной временной координате, на другой становится близким, а на третьей оказывается тем же самым, что и ты.

– Это всё неконкретно, Иван.

В комнату вошла Рая, неся поднос с чаем. Келлер еще раз поразился, насколько она похожа на Аду. А всё равно иначе светится лицо. Она с Адой как плюс и минус – похожи, да действие разное.

– Чаёк-то тебе придется выпить, чтобы Раечку не обидеть, – Лазаревич с шутливой угрозой поднял костыль.

– Боюсь, боюсь, – отозвался Борис, хотя заметил, что, несмотря на атрофию мышц, бывший командир держит костыль уверенно и правильно, если бросит – мало не покажется.

– Если ты за шибко научными объяснениями, то не по адресу, тебе бы с Бартини или Городницким пообщаться, но их сейчас нет рядом. А из меня теоретик, как из говна пуля. Но если настаиваешь… Вон тот кот Мур, которого ты не захотел выкинуть из кресла – ишь, деликатный – на самом деле, опора моей теории. Называется – теория спящего кота. Когда ты бодрствуешь, кот дрыхнет, и тебе уже кажется, что так оно всегда. Но на самом деле, когда ты спишь, Мур выходит проветриться, да заодно сцапать мышку. Ты проснулся, а он тебе уже работу сделал и снова кемарит. Также дело обстоит и с запасными вариантами судьбы… Кстати, благодаря Муру я еще сформулировал гипотезу пучков шерсти.

– Командир, да вы почти древнегреческий философ, – сказал Келлер, прихлебнув чай, удивительно вкусный, отвык он в америках и африках от правильного русского напитка. – Им только камень был нужен для размышлений, чтобы сесть на него, а вам лишь кошак.

– А ты, мистер, обрати внимание, какой он длинношерстный. И, кстати, кругом, зараза такая, оставляет пучки своей шерсти, где ты видишь и где не видишь. Пучок состоит из тоненьких волосков. Применительно к нашему вопросу, волосок – это элементарная частица времени, одна судьбиночка. Но судьбиночки переплетаются, на них налипают ворсинки ковра и пыль… Извини, мы тут плохо прибираем, Рая всё хлопочет по хозяйству, куры, коза, огород, да еще работа в поликлинике, а я как-то опустился, забил на флотский порядок.

– Да ничего, я в Мексике и не такое видал. Уж не говорю про Африку.

– Утешил, блин… Так вот, волоски переплетаются и получаются пучки и пряди. Пучки судеб, пряди времени. Лишь малая часть из них видна в привычной реальности, потому что она – это то немногое, что показывает тонкий лучик света в большой темной комнате. А всё остальное, девяносто девять процентов волосни и прилипшей к пыли, совсем не наблюдаемо. Это то, что могло быть, или что может быть, или что должно еще быть. Однако при некотором возмущении – сквознячок подул – до поры тайные волоски-судьбы могут мгновенно оказаться в нашей реальности, под лучиком света. И сплестись с тем, что мы имеем, в новые пучки.

– Ну вот, еще теория сквознячка… хотя, уверен, кот Мур действительно такой судьбоносный, – Келлер положил на стол пачку крупных купюр. – Иван Аркадьевич, этого хватит на очень серьезное лечение с компенсацией того, что невозможно вылечить.

– Забери, Боря. Не в деньгах счастье и даже не в их количестве.

– Это не для счастья, а для работы. Вы меня спасли, да и не один раз, а я вот подкачал, предал вас. Желаю начать всё сначала, но пойти по другому пути. И очень хочу, чтобы вы снова стали у меня командиром, настоящим боевым.

– Командиром. Еще скажи, танцором. Тут до туалета дотащиться проблема…

Келлер поскорее вышел на улицу, чтобы Лазаревич не попробовал вернуть ему деньги.

У Келлера в портфеле лежал снимок Лазаревича из одесской Первой городской больницы, сделанный на спиральном рентгеновском томографе ещё в девяносто шестом году. И недавний, где сам Келлер в просвеченном виде – из частной клиники в Бангалоре, с магнитно-резонансного томографа. Общим на снимках было наличие некой структуры. Может, её Лазаревич еще в Анголе вместе со своей кровью передал, как инфекцию… На старом одесском снимке эта структура едва различимая – потому-то врач тогда и не стал заморачиваться, а вот на последнем – четкая, хотя и дисперсная. От крестца до грудных позвонков тянется, как будто даже на ящерку смахивает… Келлер поискал в сети что-то похожее по контуру – и нашел. Мозазавр, вымерший 65 миллионов лет назад. Кстати, гистологический анализ тканей, где пропечаталась эта ящерка, не установил никаких патологий. Так что это не смерть пришла, а жизнь. Наверное, запасная.