Айзек Азимов - Роботы и империя

– О договоре всем известно. И всякий знает, что ни один договор не станет соблюдаться, если он начинает действовать против национальных интересов более могущественной из подписавших его сторон. Я не признаю ценности этого договора.

– А я признаю. И он будет соблюдаться.

Амадейро покачал головой.

– У вас трогательная вера. Как он будет соблюдаться после того, как вы отойдете от власти?

– Я пока не намерен отходить.

– Как только Земля и ее поселенцы станут сильнее, космониты испугаются, а вы долго не удержитесь у власти.

– А если вы разорвете договор, уничтожите Поселенческие Миры и закроете ворота на Землю, станут ли космониты эмигрировать и заселять Галактику?

– Скорее всего, нет. Но если мы решим, что нам этого не надо, что нам и здесь хорошо, то не все ли равно?

– В этом случае Галактика не станет человеческой империей.

– Ну и что?

– Тогда космониты сойдут на нет, дегенерируют, даже если Земля останется в заключении и тоже сойдет на нет и дегенерирует.

– Излюбленная трескучая фраза вашей партии, Фастальф. Нет никаких доказательств, что такая вещь может случиться. Но даже если и случится – это будет н аш выбор. По крайней мере, мы хоть не увидим короткоживущих варваров, захватывающих Галактику.

– Вы всерьез намекаете, Амадейро, что желаете видеть смерть космонитской цивилизации, лишь бы остановить Землю?

– Я не рассчитываю на вашу смерть, Фастальф, но если случится худшее, тогда что ж, моя смерть мне менее страшна, чем триумф этих недочеловеков, короткоживущих, пораженных болезнями существ.

– От которых мы произошли.

– И с которыми больше не имеем генетической общности. Разве мы черви только потому, что миллиарды лет назад среди наших предков были черви?

Фастальф сжал губы и пошел к выходу. Ликующий Амадейро не остановил его.

Дэниел не мог знать точно, что Жискар погрузился в воспоминания. Во-первых, лицо у Жискара не менялось, а во-вторых, он уходил в воспоминания не как люди: у него это не занимало много времени.

С другой стороны, линия мыслей, которая заставила Жискара вспомнить прошлое, заставила и Дэниела задуматься о тех же давних событиях, в свое время поведанных ему Жискаром. И Жискар тоже не удивился задумчивости Дэниела.

Их разговор продолжился после необычной паузы, но продолжался по-новому, словно каждый думал о прошлом за двоих.

– Похоже, друг Жискар, что если народ Авроры теперь понимает, насколько он слабее Земли и Поселенческих Миров, то кризис, предсказанный Илией Бейли, благополучно миновал.

– Похоже, что так, друг Дэниел.

– Ты старался привести к этому.

– Старался. Я удерживал Совет в руках Фастальфа. Я делал все возможное, чтобы убедить тех, кто формировал общественное мнение.

– Однако мне не по себе.

– Мне было не по себе на каждой стадии процесса, хотя я стремился не делать никому вреда. Я не прикасался – мысленно – ни к одному человеку, которому нужно что-то большее, чем самое легкое касание. На Земле я просто смягчал страх репрессалий, в основном у тех, у кого страх был уже смягчен, и я рвал нить, которая и так уже готова была порваться. На Авроре все было наоборот. Политические деятели не хотели поддерживать политику, ведущую к изгнанию их из комфортабельного мира, и я просто поддерживал это их стремление, нежелание и укреплял нить, которая чуть сильнее удерживала их. И это погружало меня в состояние, хотя и слабое, постоянного беспокойства.

– Почему? Ты подстрекал Землю к экспансии и не одобрял экспансии космонитов. Так и должно было быть.

– Так ли? Подумай, друг Дэниел, разве землянин стоит больше, чем космонит, хотя они оба люди?

– Есть разница. Илия Бейли считал, что пусть даже его собственный народ потерпит крушение, лишь бы Галактика была заселена. А доктор Амадейро думает, что пусть лучше зачахнут и Земля, и Внешние Миры, лишь бы в Галактике не распространились земляне. Первый надеется на триумф либо одного, либо другого народа, а второй не хочет никакого триумфа. Разве мы не должны выбрать первого, друг Жискар?

– Да, друг Дэниел, похоже, что так. Но насколько сильно влияет на тебя ощущение особой ценности твоего бывшего партнера Илии Бейли?

– Я дорожу памятью о партнере Илии, а народ Земли – его народ.

– Я понимаю. Я говорю уже много десятилетий, что у тебя тенденция думать по-человечески, но я не уверен, что это комплимент. Хотя ты и стараешься думать ПОДОБНО человеку, ты все-таки н е человек и связан Тремя Законами . Ты не можешь повредить человеку, землянин он или космонит.

– Бывают случаи, друг Жискар, когда приходится выбирать между двумя людьми. У нас специальный приказ защищать леди Глэдис. Защищая ее, я могу быть вынужден нанести вред человеку, и я думаю, что при прочих равных условиях, я немного охотнее повредил бы космониту, чтобы защитить землянина.

– Это тебе кажется. В действительности тебя вели бы специфические обстоятельства. Ты обнаружил бы, что не можешь обобщать, – сказал Жискар. – Вот так и со мной. Подталкивая Землю и удерживая Аврору, я сделал для доктора Фастальфа невозможным убедить аврорское правительство поддержать политику эмиграции и пустить в Галактику две распространившиеся силы. Я не мог помочь, но понимал, что и часть его трудов пропала даром. Это наполнило его отчаянием и, возможно, ускорило его смерть. Я чувствовал это в его мозгу, и это было больно. И все-таки, друг Дэниел… если бы я не сделал то, что сделал, это сильно уменьшило бы земную способность к экспансии, не улучшив аврорского продвижения в этом направлении. Тогда доктор Фастальф потерпел бы двойное крушение – как с Землей, так и с Авророй, и доктор Амадейро оттер бы его от власти. Чувство поражения было бы для него еще сильнее. Я был глубоко предан доктору Фастальфу в течение его жизни, поэтому я выбрал тот курс действий, какой ранил бы его меньше, и по мере возможности не вредил бы другим индивидуумам, с которыми имел дело. Если доктор Фастальф постоянно расстраивался от своей неспособности убедить аврорцев и вообще космонитов идти на новые планеты, то он, по крайней мере, радовался активной эмиграции землян.

– А ты не мог подтолкнуть оба народа, и землян, и аврорцев, чтобы полностью удовлетворить доктора Фастальфа?

– Мне это приходило в голову. Я рассмотрел возможности и решил, что не смогу. Чтобы склонить к эмиграции землян, требовалось пустяковое изменение, не приносящее вреда; для попытки сделать то же самое с аврорцами, нужно было многое изменить, и это могло повредить. Первый Закон запрещает это.

– К сожалению.

– Да. Подумать только, что я мог бы сделать, если бы имел возможность радикально изменить образ мыслей доктора Амадейро. Но как мог я изменить его твердое решение противодействовать доктору Фастальфу? Это все равно, что силой повернуть его голову на 180 градусов. Такой поворот либо самой головы, либо ее содержимого, мог бы с равной эффективностью убить его.