Айзек Азимов - Роботы и империя

– Но точно вы не знаете? Это только ваши предположения, основанные на обрывках сведений?

– Совершенно верно, но подозрение чертовски сильное, и оно достойно дальнейшего расследования. И третий пункт: могу поклясться, что они работают над телепатической связью. Там есть кое-какое оборудование, которое мне неосторожно показали. А однажды, когда я беседовала с одним роботехником, экран показал задний план с матрицей позитронного рисунка, какого я никогда еще не видела, но мне показалось, что этот рисунок годится для телепатической программы.

– Подозреваю, что эта новость соткана из паутины, даже более тонкой, чем сведения о гуманоидных роботах.

Легкое замешательство прошло по лицу Василии.

– Должна признать, что в этом вы, вероятно, правы.

– В сущности, Василия, это звучит совсем уж фантастично. Если матрица, которую вы видели, не похожа ни на что, виденное вами раньше, с чего вы взяли, что этот рисунок годится для чего-нибудь?

Василия колебалась.

– Сказать по правде, я сама этому удивилась, но, как только я увидела рисунок, мне сразу пришло в голову слово «телепатия».

– Несмотря на то, что телепатия невозможна даже теоретически.

– Считается невозможной даже теоретически, а это не совсем одно и тоже.

– Но никто и никогда не мог добиться прогресса в этом отношении.

– Да, но почему же я так подумала?

– Ну, Василия, это просто личный психологический выверт, так что бесполезно пытаться его анализировать. Забудем об этом. Что-нибудь еще?

– Еще одна вещь, наиболее озадачивающая из всех. Из некоторых мелких указаний у меня создалось впечатление, что соляриане собираются покинуть свою планету.

– Почему?

– Не знаю. Их народ, и так немногочисленный, идет на убыль. Возможно, они хотят начать сначала где-нибудь в другом месте, пока совсем не вымерли.

– Как начать сначала? Куда они поедут?

Василия покачала головой и сказала:

– Я рассказала вам все, что знала.

– Ну, тогда я все это приму в расчет, – медленно сказал Амадейро. – Четыре пункта: ядерный усилитель, гуманоидные роботы, роботы-телепаты, и уход с планеты. Откровенно говоря, я не верю ни в один из этих пунктов, но я уговорю Совет санкционировать беседу с Регентом Солярии. А теперь, Василия, я уверен, что вам нужно отдохнуть. Почему бы вам не взять несколько недель отпуска и заново привыкнуть к солнцу Авроры и прекрасной погоде, прежде чем взяться за работу?

– Это очень мило с вашей стороны, Келдин, – сказала Василия, не вставая с кресла, – но осталось еще два вопроса, которые я должна поднять.

Амадейро невольно повернулся к часам.

– Это займет много времени, Василия?

– Сколько бы это ни заняло, Келдин, это необходимо обсудить.

– Что вы хотите?

– Для начала – кто такой этот молодой всезнайка, который, похоже, думает, что он тянет весь Институт – Мандамус?

– Ага, вы встретились с ним? – улыбка Амадейро стала несколько натянутой. – Как видите, кое-что на Авроре изменилось.

– В этом случае явно не в лучшую сторону, – угрюмо сказала Василия. – Кто он?

– Именно тот, кого вы описали: всезнайка. Блестящий молодой человек, достаточно разбирающийся в роботехнике и столь же в общей физике, химии, планетологии…

– Сколько лет этому чудовищу эрудиции?

– Неполных пятьдесят.

– А что будет из этого мальчишки, когда он вырастет?

– Будет таким же мудрым, как и блестящим, наверное.

– Не прикидывайтесь, что вы не поняли меня, Келдин. Вы намерены подготовить из него следующего Главу Института?

– Я намерен прожить еще много десятилетий.

– Это не ответ.

– Это единственный ответ, какой у меня есть.

Василия все время вертелась в кресле, и ее робот, стоявший за ней, водил глазами из стороны в сторону, как бы готовясь отразить нападение. Вероятно, его поведение было вызвано недовольством Василии.

– Келдин, – сказала она, – следующим Главой буду я. Это решено. Вы сами так говорили.

– Я говорил, Василия, но после моей смерти будет решать правление. Даже если я оставлю директиву, кому быть следующим Главой, правление может переиграть ее. Это вытекает из правил, на которых основан Институт.

– Вы напишите директиву, Келдин, а правлением займусь я.

Амадейро, нахмурившись, сказал:

– Я не хочу обсуждать это сейчас. У вас есть еще вопросы? Пожалуйста, изложите их покороче.

Она несколько секунд смотрела на него в молчаливой злобе, а затем сказала, как выплюнула:

– Жискар!

– Робот! – переспросил удивленный Амадейро.

– Конечно, робот. Разве вы знаете какого-нибудь другого Жискара, о котором я стала бы говорить?

– Ну, так что с ним?

– Он МОЙ.

Амадейро удивился.

– Он… он был… законной собственностью Фастальфа.

– Жискар был моим, когда я была маленькой.

– Фастальф одолжил его вам, а потом взял обратно. Ведь официальной передачи не было?

– Морально он мой. Но в любом случае у Фастальфа больше нет собственности. Он умер.

– Он сделал завещание. И если я правильно запомнил, по этому завещанию два робота, Жискар и Дэниел, теперь собственность солярианки.

– А я не хочу, чтобы они были у нее. Я дочь Фастальфа…

– Ого?

Василия вспыхнула.

– Я требую Жискара. Почему его должна иметь иностранка… Чужая? – потребовала она ответа у растерявшегося под этим натиском доктора Амадейро.

– Только потому, что так завещал Фастальф. И она гражданка Авроры.

– Кто так сказал? Для всех аврорцев она «солярианская женщина».

Во внезапном приступе ярости Амадейро стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

– Василия, чего вы от меня хотите? Я не люблю солярианку, у меня к ней глубокая антипатия, и будь у меня возможность, я… я выкинул бы ее с Авроры. Но я не могу оспаривать завещание. Даже если бы был законный путь к этому, а его нет – я не счел бы разумным делать это. Фастальф умер…

– Именно поэтому Жискар должен быть моим.

Амадейро игнорировал ее слова.

– …а коалиция, которой он руководил, распадается. В последние несколько десятилетий она держалась только благодаря его обаянию. Мне желательно собрать фрагменты этой коалиции и добавить к своим последователям. Таким путем у меня будет группа, которая станет доминировать в Совете и контролировать следующие выборы.

– И сделают вас следующим Председателем?

– А почему бы и нет? Авроре хуже не будет, потому что это дало бы мне шанс перевернуть нашу давнюю политику, пока еще не поздно. Беда в том, что у меня нет личной популярности Фастальфа, нет его дара излучать святость, чтобы скрыть глупость. Следовательно, если я вроде бы восторжествую некрасиво и мелочно над умершим, это будет плохо выглядеть. Никто не должен говорить, что Фастальф, пока он был жив, победил меня, а когда он умер, я оплевал его завещание. Я не желаю быть смешным. Вы поняли? Обойдетесь без Жискара!