Ростислав Гельвич - Полиция реальности

И это было неспроста.

Их мысли, отпечатывались огненными буквами на их лбах. Их взгляды, лазерами Хищника задерживались на мне. Я знал, что они хотят. Зудили места, в которые вцеплялись крючковатые пальцы, в моих снах.

И это было неспроста.

Они все-все-все, шли мимо не просто так. Вся компиляция перечисленных мной фактов, несла в себе смысл, легко видный и понятный для меня. Если бы я понял это раньше, еще неделю или месяц назад, то убежал бы. Наверняка. Бросил бы все, даже вещи, даже ноутбук, купил бы билет, и уехал бы домой. Заперся в комнате, закрасив окно черной нитроэмалью.

Но не теперь.

Сойер подошла ко мне внезапно сзади. Я вертелся юлой, избегая взглядов, немудрено что ей удалось это так легко. Она ткнула меня пальцем в бок, и я обернулся, обомлев, испуганный, уже представивший себе вцепившегося в меня человека.

— Это ты. Я рад тебя видеть. — я действительно был рад ее видеть. Она не планировала в меня вцепляться.

— Да, привет. — покачала головой — Ты чего такой бледный?

— Просто. Пошли? — кивнул головой в зеленку.

— Пошли.

Я взял ее за руку. Почувствовал, как сжалась в кулачок, но тут же расслабилась ее кисть. Маленькая, чуть влажная. Шел быстрым шагом, буквально таща ее за собой. Все больше людей вокруг. Все больше очевидно-неоднозначного смысла, который пугает. Сдерживала меня от побега только Сойер.

Я случайно отпустил ее руку, в конце концов. Прислонился к дереву, чтобы отдышаться. Люди остались там, невообразимо далеко, в десяти-двадцати метрах. Сейчас же, лишь два человека находились в небольшом леске, только я и Кира.

Она подошла ко мне близко. Тоже смотрела на меня, прямо, но не настолько чтобы это доставляло мне дискомфорт.

— Ты неважно выглядишь.

— Извини. Я волнуюсь.

Улыбнулась, чуть шире раскрыла глаза. А у меня пересохло во рту.

— Понятно… — улыбка Киры приобрела загадочность — Ну постой, успокойся.

Я снова взял ее за руку, гладя кисть, и запястье. Мне нравилась холодность кожи Сойер. Упругая жесткость прощупываемая при небольшом нажатии. Это неведомым образом успокаивало. Помогало контролировать мысли.

Я понимал, что времени у меня не так уж и много. Пауза затягивалась. Вся ситуация грозила превратиться в фарс. Меня драло на части. Это нереально описать, это выше, строгий субъективизм. Передо мной стояла девушка, которая мне нравилась. Но в то же время, я не чувствовал к ней тяги. Если в двух словах говорить. Всю глубину же, не передать вообще никак. Не передать совершенно неестественную холодность, не передать такого же неестественного неприятия кого-либо рядом. Я держал Киру за руку, и мне становилось понятно, что если ничего не сделать, то придется лишь попрощаться, и уйти. Не по причине утраты решимости. Логика задавит.

Как выяснилось, с меня требовалось лишь приблизить свои губы к ее губам. Я потерял остатки уверенности в том что делаю, когда до цели оставалась пара сантиметров. Но все остальное, она прекрасно довершила и сама. Ее порыв прижал меня к дереву. Впервые за всю мою жизнь, такое исходило от девушки.

Мы целовались. Ноги Киры, грудь Киры, все это я ощущал своим телом, очень четко и холодно. В голове понемногу возникали зеленые строчки анализа. Физиология соответствовала напряженному моменту. Мое естество, уперлось Сойер во внутреннюю часть бедра, но никакого удовольствия от всего этого я не получал. Просто уперлось. Простая констатация простого факта.

И на протяжении всего — только приятный вкус ее слюны, с мятными нотками.

Не более.

Секунд так тридцать. Если бы поцелуй продолжался дольше, наверное, я оторвался бы от нее первый. Возможно даже с некоторой грубостью. Но точно так же, как первая она и начала, первая она и закончила, напоследок коснувшись меня губами еще раз, словно пробуя напоследок.

— Решился же ты наконец….

Она закончила поцелуй, но отрываться от меня и не думала. Мы так и стояли, опершись на дерево. Я с удивлением обнаружил, что мои руки, обвиты вокруг ее талии.

Мы снова соприкоснулись губами. Это не переросло в нечто большее, я просто не видел в этом смысле. Кира, наверное, решила, что так и надо. Поэтому, просто потерлась своей щекой об мою щеку.

— Клок…. Коля….

Странные эмоции владели мной. Ладони сползли чуть ниже, понятно куда. Она прижалась ко мне еще, хотя невозможно понять куда уж ближе, не будучи против. Я напрягся еще сильнее. Но это все было так холодно, так глупо. Ни капли человеческого, в моих физиологических реакциях я не ощущал. Мозг констатировал во всем это простые проявления животного начала.

Тогда-то, и пришлось сказать. Сказать именно поэтому, что если бы я не сказал, то наш поцелуй и контакт, перерос бы в нечто большее, что уже не удалось бы разорвать так легко.

Я сказал ей.

Она меня выслушала.

Я не стал объяснять что и как. Просто сказал ей. Кирины глаза остались безучастными. В них не появилось даже грусти. Мои губы окончательно стали резиновыми. Даже когда она поцеловала меня еще раз. Зажмурившись, выдавив пару слез. Она сильно вжалась в меня, во время этого второго поцелуя, а я просто стоял, не зная как ответить. Принимая как должное.

— Наверное, это к лучшему.

Конечно же, она ушла.

Мои пальцы обнаружили капли ее слез, на щеках. Что-то во мне трещало, рвалось и стонало. Скованное миллиардом цепей, запертое в клетку из миллиарда стальных прутьев. Жаждущее свободы. Жаждущее. Свободы.

Я упал на колени. На джинсах потом осталось немного неотмываемой зелени.

Я повернулся к дереву, и ударился об него лбом, зафиксировал царапину, и боль.

Я заплакал. От слез не становилось легче. Просто, горячие соленые капли. Обыкновенная физиология.

Евгений Павлович уже ждал меня. Конечно. Я был в этом уверен. Меня никто не остановил, однако, явно доложили.

На столе, уже дымилась вторая кружка горячего чая.

— Николай?

Я сел на стул, умытый, со слегка саднящим лбом. Не стоило приходить в такое место с красными глазами, и грязной царапиной. Это ничем не смогло бы помочь.

— Евгений Павлович. — я посмотрел ему в глаза. Серыми глазами, в сером кабинете. — Что вы со мной сделали? Что со мной сделали?

Он молчал секунды три.

— У тебя царапина на лбу.

— Я знаю. Это неважно. Просто ответьте мне. Пожалуйста.

— Я не понимаю тебя, Николай.

— Конечно. — я не стал улыбаться, хотя мне хотелось — Эта штука в моей голове. Что она со мной сделала? Почему я такой стал? Я ничего не чувствую. Совершенно ничего уже, вы это понимаете?

Он опять молчал, словно подбирая слова.

— Что ты имеешь в виду?

— Может и не понимаете. — теперь вот, мои губы и тронула улыбка — Все что есть, лишь тяга к этой вашей работе. К этим вашим Объектам. А все остальное, нафик. Я не был таким раньше. Почему вы меня таким сделали?