Эрик Рассел - Немного смазки

Двадцать минут, наполненных весельем, потребовалось Бертелли, чтобы почти вылепить ее, после чего он вдруг заметался в тревоге: стал осматривать горизонт, выглянул за дверь, заглянул под стол, дабы убедиться, что он наедине со статуей. Наконец, успокоенный, но полный смущения, он робко шагнул к Венере, попятился, снова набрался смелости, опять ее лишился, еще раз исполнился отваги, которая затем, в критический момент, его снова покинула.

Вейл давал ему забористые советы, а Нильсен, откинувшись, держался за живот - у него от смеха ныла диафрагма. Собравшись наконец с духом, Бертелли метнулся к невидимой статуе, упал, зацепившись одной ногой за другую, и проехался лицом по стальным листам пола. Нильсен задыхался. Рассвирепев, Бертелли вскочил на ноги, закинул нижнюю губу на кончик своего носа, подвигал ушами, похожими на уши летучей мыши, зажмурил глаза, ткнул в статую пальцем - и у Венеры появился пупок.

В последующие дни, вспоминая пантомиму, они то и дело обводили руками в воздухе невидимые округлости или тыкали друг друга пальцем в живот. Призрачная Венера веселила их до тех пор, пока не появилось, наконец, долгожданное Солнце.

К концу восьмого дня, во время очередной проверки, Марсден обнаружил, что при наложении одной из пленок на экран звезды на пленке, если принять за центр точку на два дюйма левее розового огонька, ставшего заметно ярче, совпадают со звездами на экране. Он издал вопль, услышав который, все бросились к нему, в носовую часть корабля.

Это действительно было Солнце. Они смотрели на него, облизывали пересохшие от волнения губы, смотрели снова. Когда ты закупорен в бутылке, четыре года в звездных просторах могут показаться за сорок. Один за другим заходили они в кабину Кинрада и, ликуя, перечитывали висящий на стене плакатик:

ТРИ - СЧАСТЛИВОЕ ЧИСЛО

Дух экипажа поднялся до небывалых высот. Дрожание и гудение корабля перестали казаться назойливыми - теперь они вселяли надежду.

Новое напряжение, совсем непохожее на то, что было раньше, скрутило в клубок их натянутые до предела нервы - слишком долго ждали они того, чему скоро предстояло свершиться. И наконец они услышали в приемнике чуть различимый голос Земли. Голос крепчал день ото дня - и вот он уже ревел из громкоговорителя, а передний иллюминатор закрыла половина планеты.

- С места, где я стою, я вижу океан лиц, обращенных к небу, - говорил диктор. - Не меньше полумиллиона людей собралось здесь в этот великий для человечества час. Теперь вы уже в любой момент можете услышать рев первого космического корабля, возвращающегося из полета к другой звезде. Нет слов, чтобы передать...

Хуже всего было сразу после приземления. Оглушительная музыка, гром приветствий. Рукопожатия, речи - и позирование перед фоторепортерами, кинохроникой, телеобъективами, перед бесчисленным множеством любительских кинокамер.

Наконец все позади. Кинрад попрощался с экипажем. Рука его ощутила по-медвежьи мощную хватку Нильсена, мягкое и сердечное рукопожатие Арама, робкое, застенчивое прикосновение Бертелли.

Глядя в его печальные глаза, Кинрад сказал:

- Ну, теперь они как волки набросятся на все данные, которые мы для них собрали. Надеюсь, вы кончили свою книгу?

- Какую книгу?

- Ну-ну, меня не проведешь, - и он многозначительно подмигнул. - Вы ведь были па должности психолога, не так ли?

Ответа он ждать не стал. Забрав бортовые записи, он отправился в Управление.

Ничуть не изменившийся за четыре года, Бэнкрофт грузно уселся за свой стол и с виновато-иронической улыбкой сказал:

- Ты видишь перед собой толстяка, который радуется повышению по службе и прибавке к жалованью.

- Поздравляю.

Кинрад свалил на стол свою ношу и тоже сел.

- И то и другое я с удовольствием отдал бы за молодость и приключения.

Бэнкрофт бросил полный жадного любопытства взгляд на принесенное Кинрадом и продолжал:

- У меня к тебе куча вопросов, но я знаю, что ответы запрятаны где-то среди этих страниц, а ты сейчас, наверное, спешишь домой.

- За мной должен прийти вертолет - если продерется через эту толкотню в воздухе. У меня есть еще минут двадцать.

- Тогда я ими воспользуюсь, - и Бэнкрофт, вперив в него испытующий взгляд, подался вперед. - Что ты можешь сказать о судьбе первых двух кораблей?

- Мы обыскали семь планет - ничего.

- Не садились, не разбивались?

- Нет.

- Значит, полетели дальше?

- Очевидно.

- Почему, как ты думаешь?

Кинрад заколебался, потом сказал:

- Это всего лишь мое предположение. Я думаю, они потеряли несколько человек - несчастные случаи, болезни и тому подобное. А оставшихся было слишком мало, чтобы управлять кораблем.

Он помолчал и добавил:

- Мы сами потеряли троих.

- Плохо, - помрачнел Бэнкрофт. - Кого именно?

- Вейгарта, Докинса и Сэндерсона. Вейгарт умер еще на пути с Земли. Так и не удалось ему увидеть новое солнце, не говоря уже о своем. Сам прочтешь - там все записано, - кивком головы он показал на бумаги. Другие двое погибли на четвертой планете, которую я считаю непригодной для заселения людьми.

- Почему?

- Под ее поверхностью живут большие прожорливые существа. Слой почвы в шесть дюймов толщиной, а под ним - пустоты. Сэндерсон ходил, смотрел - и вдруг провалился прямо в красную мокрую пасть размером в четыре на десять футов, которая сразу его проглотила. Докинс бросился на выручку и провалился в другую - такую же. - Сжав переплетенные пальцы, он кончил: Ничего нельзя было сделать - ничего.

- Жалко их, очень жалко. - Бэнкрофт грустно покачал головой. - А остальные планеты?

- Четыре непригодны. Две - как по заказу.

- Это уже что-то!

Бэнкрофт бросил взгляд на небольшие часы, стоявшие на его столе, и торопливо заговорил:

- Теперь о корабле. Твои докладные наверняка полны критических замечаний. Ничто не совершенно, даже лучшее из того, что нам удалось создать. Какой у него, по-твоему, самый главный недостаток?

- Шум. Он сводит с ума. Его необходимо устранить.

- Не совсем, - возразил Бэнкрофт. - Мертвая тишина вселяет ужас.

- Если не совсем, то хотя бы частично, до переносимого уровня. Поживи с ним недельку, тогда поймешь.

- Прямо скажу - не хотелось бы. Эта проблема решается, хотя и медленно. На испытательном стенде уже новый, не такой шумный тип двигателя. Сам понимаешь, прогресс - как-никак четыре года прошло.

- Это самое необходимое, - сказал Кинрад.

- А что ты скажешь об экипаже? - спросил Бэнкрофт.

- Лучшего еще не было.

- Так и мы думаем. В этот раз мы сняли с человечества сливки - на меньшее согласиться было нельзя. Ни один из них в своей области не знает себе равных.

- Бертелли тоже?

- Я знал, что ты о нем спросишь. - Бэнкрофт улыбнулся чему-то. Хочешь, чтобы я рассказал?