Андрей Марченко - Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых

– Верю, – кивнула императрица.

И подарила свое предобеденное великодушие.

И командование Ладожским каналом, Волховскими порогами, Ревельским, Рогервикским, Нарвским и Кронштадтским портами.

Демон явился к Миниху после смерти Петра Федоровича.

Генерал-губернатор как раз закончил письмо императрице – «Сон почти не смыкает моих глаз. С разными планами я закрываю глаза и снова, проснувшись, обращаю к ним свои мысли» – и, отложив перо, запахнул полу халата, откинулся на спинку кресла, крытого зеленым бархатом.

– Хочу, чтобы ты увидел, – сказала тень.

– Я видел настоящее и прошлое. Теперь ты покажешь мне будущее?

– Не сегодня. Смотри на огонь.

И граф увидел.

И Ропшу. И обеденный стол. И рюмки с водкой. И последнего императора, которого он не смог защитить.

В поданной Петру Федоровичу рюмке был яд. Миних это знал (в прошлом много подсказок, даже без теней), а Петр догадывался – он отказался от алкоголя. Тогда Алексей Орлов схватил его за подбородок, вонзил огромные пальцы в щеки, запрокинул над щелью рта рюмку. Петр в отчаянии мотнул головой – и яд выплеснулся на шею. В схватке с огромным Орловым у свергнутого царя не было шансов – будучи рядовым в лейб-гвардии Преображенского полка, Орлов одним ударом сабли отсекал голову быку, мог раздавить яблоко между двумя пальцами или поднять коляску с императрицей, – но близкая смерть сделала Петра сильнее.

Последний ненужный подарок.

Петр вырывался как бык с еще не отрубленной головой. На помощь к Орлову бросились Барятинский и Потемкин. Навалились, опрокинули, стянули шею императора салфеткой. Раскрасневшийся Орлов уперся коленом в грудь Петра.

– Урод, – прошипел Потемкин.

– Пусти, – прохрипел Петр.

Не отпустили…

Погубили душу навек…

Свеча на столе потухла без видимых на то причин.

Божественная.

Так он обращался к ней в письмах.

Divine Imperatrice!

Миних чувствовал, что это нравится Екатерине Алексеевне. Та отвечала своему старому фельдмаршалу:

«Наши письма были бы похожи на любовные объяснения, если бы ваша патриархальная старость не придавала им достоинства. Дверь моего кабинета всегда отворена для вас с шести часов вечера. Я чту ваши труды и величие души».

Он жаловался ей на слухи – одна из привилегий старости.

«Не обращайте внимания на пустые речи, – отвечала императрица. – На вашей стороне Бог, Я и ваши дарования. Наши планы благородны. Берегите себя для пользы России. Дело, которое вы начинаете, возвысит честь вашу, умножит славу Империи».

«Бог, – думал Миних. – В этом я очень сомневаюсь…»

Он смело доверял ей свои мысли: «Величайшее несчастье Государей состоит в том, что люди, к которым они имеют доверенность, никогда не представляют им истины в настоящем виде. Но я привык действовать иначе, ибо говорю с Екатериною, которая с мужеством и твердостью Петра Великого довершит благодетельные планы сего Монарха».

Он не оставлял идеи завоевать Константинополь, выгнать турок и татар из Европы и восстановить Греческую Монархию, как намеревался Петр Великий.

Екатерина II участливо отказывала.

Старый полководец тешился воспоминаниями. В одном из них не жалила картечь и не рвали дымное небо ядра – там был Петербург, турецкий посол и сам покоритель Очакова. 1764 год.

– Слыхали ли вы о Минихе? – спросил через переводчика Миних.

– Слыхал, – был ответ посла.

– Хотите ли его видеть?

– Не хочу, – поспешно возразил турок. А потом с робостью обратился к переводчику: – Что этот человек ко мне привязался? Зачем мучит меня вопросами? Скажи, чтобы он ушел… уж не сам ли это Миних?

В июне 1766 года Миних, как избранный Екатериной судья, раздавал венки победителям игр захватывающего карусели [8], вместившем четыре кадрили: славянскую, римскую, индейскую и турецкую.

Произнеся перед разноцветными ложами речь, в которой «к слову» назвал себя старшим фельдмаршалом в Европе, он спустился с возвышения амфитеатра, специально возведенного по случаю праздника, и двинулся к набережной. За спиной остались палаточные городки, отгремели выстрелы адмиралтейских пушек, а мысли фельдмаршала порхали от прошлого к будущему: он то вспоминал карусель – дам на колесницах и рубящих манекены мужчин, то крепко задумывался над предстоящей закладкой тройного шлюза в Ладожском канале.

Набережная Екатерининского канала тактично встретила его влажной пленкой на чугунной балюстраде и зовущими к воде спусками. Возле одного из таких он остановился, повернулся спиной к реке, уткнул в камень громадную трость и закрыл глаза.

И вскоре почувствовал присутствие.

– Не желаешь немного сменить обстановку? – спросила тень. – Хоть раз взглянуть на дворцовую кутерьму со стороны?

Фельдмаршал устало пожал плечами.

– Я насмотрелся на империю со стороны. Во время ссылки, в Пелыме.

– Но даже там ты оставался игроком, влиял на события. Я же говорю, про абсолютное отстранение.

– Я…

– Ты хотел увидеть будущее. Немедля!

Они переместились.

Миних почувствовал переход – из старческих легких выкачали и закачали воздух. Морозный воздух еще не пробудившейся весны.

А потом он увидел.

Падал снег.

Перед ним по-прежнему простиралась гранитная набережная Екатерининского канала, но уже другая , заснеженная, застуженная, изменившаяся в архитектурных деталях.

– Где мы?.. В каком году?

– Хороший вопрос – правильный, – одобрил демон. – Сейчас 1 марта 1881 года.

– Что мы здесь делаем?

Казалось, что тень пожала плечами. Миних перевел взгляд немного в сторону: смотря на демона боковым зрением, граф видел объемную фигуру из черного дыма. Словно поглядывал через систему зеркал. Но вот глаза… Желтые змеиные глаза – были реальны всегда.

– Беседуем. Смотрим на плоды всего и всея. Прошлое, отраженное в настоящем этого дня. Настоящее, плюющее в колодец будущего. – Темный ангел фельдмаршала на секунду замолчал, а потом прочел:

«Я в будущем, – отстраненно подумал Миних. – Слушаю стихи из уст демона, стоя у парапета канала, названного в честь Екатерины II. Мертвой в этом времени. Как и я».

– Смотри, – сказал демон.

Справа, с Инженерной улицы на набережную свернула карета, сопровождаемая конвоем. Императорская карета, понял Миних. Навстречу ей, волоча по предсмертно-серому снегу корзину, шел мальчик в шубном кафтане. В том же направлении по тротуару ступал высокий офицер, а на другой стороне набережной напротив Миниха стоял мужчина. Молодой человек сжимал в руках сверток, он смотрел на реку Кривушу сквозь фельдмаршала, напряженно и нервно, словно его интересовало совсем другое…