Андрей Марченко - Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых

Шутит или проверяет чего-то боярин?

– Неужто, сударь, вурдалаки эти хуже крымцев и ногаев?

– От крымцев и ногаев должна спасать станичная и сторожевая служба, валы, надолбы и засеки, скоро через Белгород новую черту будем строить. А за вурдалаками вовсе не уследить – они быстрее нашего глаза. Или ты сомневаешься в существовании оных?

– Отчего ж, на западной стороне война нешуточная идет который год. От разорения военного тамошние люди могут и человечьей плотью питаться, хоть вурдалаками их назови. Однако зачем нам их сказками баловаться?

Остановился боярин возле сосуда большого, где странное существо заспиртовано было, с волосами и клыками, однако и на человека смахивающее.

– Какова тебе эта сказка? Может, чтобы спасаться от тех тягостей, что война несет, люди некоторые с диаволом сговорились, отчего подверглись превращению и научились двигаться быстрее взора?

– Сдается мне, боярин, что те, кто договор с дьяволом заключили, не должны спасаться от тягостей войны. Валленштейнам война только в радость, они умеют обращать кровь в золото похлеще любого алхимика.

– Запутал ты меня, служилый, так тебе и распутывать. Сам проведаешь, не затевается ли что-нибудь против нас на западном рубеже… Отца твоего государь с благодарством помнит. Сей воин славный немало истребил тварей безбожных и кровопийных, что пришли к нам в смуту с западной стороны. Иных из этих исчадий адских никто, кроме отца твоего, настичь не мог… Ну, иди, Бог в помощь. Письменный приказ после получишь. Поспеши только руку залечить.

Служилый, поклонившись, вышел из палаты и, приметив неподалеку думного дьяка, спросил у того:

– Что за боярин в палате был? Окольничий? Я же не мог спросить, как зовут.

Ответствовал дьяк, осклабившись:

– Как зовут? Неужто не признал государя нашего Михаила Федоровича?

Остановился Василий – вот же дурень, отчего не узнал. Отец ведь рассказывал о государе, внешность и нрав описывал, поскольку был на том Соборе Земском, совете Земли русской, что Михаила Федоровича на царствие избрал.

Далеко разносится стук копыт ясным осенним утром. Холода пришли уже в сентябре, после Астафия, да и сушь стоит, может, до начала ноября обильного снега не будет, лишь слегка припорошит. Плохо для зерна озимого, которое тщетно пытается согреться в своей мякинной рубашке, удобно для похода дальнего.

Всадник остановил коня на опушке леса, где ели сталкивались с кленами. С ним была и вьючная лошадь, нагруженная двумя тюками. Положил руку на рукоять меча, прежде чем из-за покрытого инеем куста возникло двое крестьян, один с рогатиной, другой с кистенем.

– Здравствуйте, люди добрые, – поприветствовал их всадник, но руку на рукояти оставил.

– Мы тебе, может, добрыми и не покажемся. Слово говори заветное.

– Рогатину мне перед носом не верти, она ж острая, я тоже могу повертеть кое-чем. А слово такое. На траве дрова.

– А на дровах, стало быть, трава, – радостно отозвался крестьянин. – Мы – целовальники Суббота Кузовкин и Невзор Милютин, волостью избранные, от нас получишь груз под роспись.

По лесной тропе быстро добрались до деревеньки Верховье, стояло здесь семь изб всего, но просторные, на высоких подклетях, возле них большие житницы с сушилами. На околице уже дожидались две запряженные подводы. Около них суетился человек, подмазывая колеса и выверяя тяжи. Волосы были у него длинные, седые, глаза разные, живот изрядный. Венцеславичу сказали, что это проводник его, карел. Имелось у него христианское имя – Николай, но кликали его все Вейкой. Раньше он ямщиком был – в Корельском уезде, но как Делагарди забрал землю эту шведскому королю, ушел Вейка вслед за многими русскими; хотя в договоре, в Столбове подписанном, шведы прямо это воспрещали и тех, кого ловили по дороге, запросто вешали.

– Ты точно по-нашему Богу служишь? – не без опаски стал вопрошать Василий напарника.

– Как же еще – по-нашему, – уклончиво ответил Вейка.

– Больно много на тебе амулетов, даже в волосы вплетены.

– Если Отец, что на небе, обо мне забудет на время – забот-то у него много, то они помогут. Я смотрю, и у тебя, Василий, на шее камень висит.

– Не, мой с бесами не связан. Предназначен для особливого зрения, как у голландцев увеличительное стекло. Ладно, отвертелся, только уговор: ко мне своих бесов не зови… а сейчас пора мягкую нашу казну прятать.

Сняли они с вьючной лошади тюки. Шкурки собольи пошли на самое дно телеги. Их, прикрыв рядниной, завалили мешками с поташем.

Натянул Василий поверх полушубка накидку из конопляной ткани, поверх штанов из сукна – порты холщовые. Шапку из лисьего меха прикрыл сверху башлыком рогожьим. Короткий меч закинул на спину, укрыв его под накидкой. Нож с роговым череном упрятал в сапог. Под конец подпоясался служилый пеньковой веревкой.

– Самопал бы не помешал, но дело слишком приметное, – с сожалением произнес Василий.

И добавил с большим оживлением:

– Это что у нас за боярышня?

С Вейкой пришла попрощаться дочь его Катерина – ясноглазая, с кожаным пояском на волосах. И хоть шикал на нее отец, с любопытством наблюдала за переодеванием Василия. Не забыла девица поднести последние угощения: кувшины с медом и пивом.

– Здравствуй, красава, и прощай, – Венцеславич, устроившись на облучке, помахал ей шапкой. – По дороге вспоминать тебя буду, а как вернусь, повенчаемся и приданого не возьму – оцени выгоду. В семейной жизни обижать тебя не буду, даже ладонью по мягкому месту, хоть «Домострой» и советует; всё решим ладком.

– Не поспешил ли, сын боярский? Смотри, споткнешься.

– Чего медлить? С батькой твоим сговоримся, прикажет – и станешь любезной. Но мне чувства твои важны, чтоб по зову сердца.

– Шапку надень, а то вши как кони разбегутся по зову сердца. Я-то красава, а ты вот не очень на красавца похож.

– А у меня, безо всякого хвастовства, душа красивая.

– Отсюда не видно, – ясноглазая отвернулась, хотя искоса и продолжала поглядывать за сборами Василия в дорогу…

Ехали сперва вдоль Тосны-реки. За Марьино, прямо в воде, завиднелся здоровенный камень с высеченной короной – пограничная межа. Чуть поодаль – мостки, за ними – шведская стража.

Меховые жилеты поверх камзолов, золотые кольца на пальцах и в ушах, глаза хищные – видно, изрядно пограбили воины во славу лютеровой веры в походах короля Густава Адольфа. Венцеславич отметил, что наши стрельцы и почище, и понаряднее будут. Стволы стражников смотрели пристально на тех, кто пожаловал с русской стороны, курки на боевом взводе, полки заряжены.

– Хоть бы глаза мои вас не видели, люди шведские, – со светлой улыбкой поприветствовал Василий Венцеславич. – Много про вас дурного сказывают, понадеюсь, что с преувеличением.