Андрей Марченко - Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых

– Я всего лишь ученый, говорил же тебе. То, что ты сказал, недоказуемая гипотеза.

– Там, где они, там и ты, это не гипотеза, а аксиома, – Венцеславич наступил потверже на руку де Бирса.

– Ради Бога…

– Поздно ты Господа Бога вспомнил.

– Хорошо, я скажу, Герлиц. Оборотнями, быстрыми и хищными, становятся вовсе не голодные и разоренные, а те, в ком хищничество живет изначально. Таких много среди солдат и офицеров тех армий, что подолгу воюют в германских землях. И не всякая пуля их остановит. Одна голландская компания занимается своего рода вербовкой ликантропов в разоренных местах между Эльбой и Одером. Некоторых доставляют сюда. Я – представитель этой компании. Генерал-губернатор Шютте и генерал Делагарди платят мне за поставку таких людей, или, если угодно, нелюдей.

– Мне еще раз надавить? Что из тебя каждое слово тянуть надо, торговые агенты умеют ведь балаболить без умолку. Зачем им нужны ликантропы?

– Слыхал, что волки режут обычно самую больную скотину? Так и ликантропы – они избавляют мир земной от тех, кто не нужен: несчастных, задумчивых, слабосильных, разоренных. От тех, кому лучше будет на небесах.

– Когда бароны и паны к востоку от Эльбы гоняли семь раз в неделю своих крестьян на барщину в свой фольварк – ради покупки голландских часиков с боем – разве этого мало? Зачем Амстердамской бирже опустевшая страна?

– Ликантропы чистят земли и освобождают место для более прибыльного хозяйства, где на месте сотни ленивых крестьян, которым столько требуется на собственный прокорм, будет один юнкер или рейнский колонист с десятью батраками. Они обеспечат куда более обильные и стабильные поставки на рынок.

– Спасибо за честность. Между Эльбой и Одером уже почистили? Вон сколько славянской земли опустошено было немцами, чтобы заселить ее потом своими и сказать: «Господь отдал её нам за грехи ваши». Тоже немцы англянские в Ирландском крае творят и в Новом Свете. Теперь Ижорский край. Далее в Московию нацеливаетесь? Не холодно ли будет там для ваших юнкеров?

– Каждой земле можно прибыльное приложение найти, Герлиц. Сейчас земля Московии кормит ее народ и обширное войско, а после будет производить пеньку и корабельный лес для амстердамского рынка.

– А ты будешь пописывать книжки о превосходстве западной свободы над московитским варварством. И чего ты хочешь от меня? Чтобы я повел твоих вурдалаков дальше? А в руке вместо маршальского жезла – обглоданная кость.

– Почему нет, Герлиц? Зачем тебе печалиться о Московии? Прогресс не остановишь, а то, что выгодно дельцам, что помогает ускоряться рынку, и есть самое прогрессивное. Увы, самые умные из московитов отстали от прогресса на сотни лет. Чего похваляться покорением новых земель в Сибири и Диком поле, если это не приносит новых дешевых товаров в Амстердам, если ими не торгуют на бирже? Мы могли бы работать вместе, ты бы получил образование, многократно улучшил свои знания и дал развитие своим способностям. Ты ведь тоже представляешь меньшинство, которое я сейчас спасаю…

Убаюкал враг разговором, ослабил Василий давление сапогом, чтобы зря вражину не мучить, поздно приметил устремившееся к нему лезвие стилета. Де Бирс рванулся, пытаясь загнать острие Венцеславичу в нижнюю часть живота. Понял служилый, что не успевает отразить, слишком быстр лейденский мастер – нашел с кем разглагольствовать вместо того, чтобы сразу прикончить. Де Бирса остановил топорик, что подобрала Катерина, хватило ей скорости – сталь вошла тому в темя.

Успел прорычать враг с проломленным черепом:

– Я еще встречусь с тобой.

– Не думаю.

Венцеславич милосердно отсек мастеру де Бирсу голову, и тот изрыгнул душу дьяволу…

– Иди там с Сюлли пообщайся насчет дикой Московии.

– Приходилось дома махать. Отец-то все в разъездах, некому и дрова поколоть, – смущенно призналась девица.

А потом накинулась со слезами:

– Не был мой отец хищным!

– Прости, Кать. Не был, но на помощь бесов надеялся.

К концу дня Василий и Катерина переехали границу – хитро обогнув шведскую пограничную стражу.

– Поедешь со мной до Москвы, красава? – спросил Василий, глядя на кудрявое облачко.

– Да какая я тебе красава, у меня имя есть.

– Все равно, поедешь? Сдам в Москве груз, доездную грамоту, и махнем в Тобольск вместе.

– Знаю я, что ты беспоместный.

– Но не безголовый. По Курскому и Белгородскому уездам стоят поместья, где всего один двор – у помещика, сам сеет, жнет, еще и державу защищает. Или вот у друга было и населенное поместье в Орловском уезде, да так нахозяйствовал, что выпороли его по указу от тысяча шестьсот двадцать первого года – за разорение крестьян, которые все ушли; у нас не Польша, где шляхтич хоть сожрет своих мужиков, и ничего ему не будет. А у меня, между прочим, двор большой в остроге. И жалование платят, денежное и хлебное. Хотя, может, государь меня здесь оставит, на границе западной, присматривать за появлением вурдалачьим.

– Да сдался ты мне, – Катя тоже посмотрела на облако, – есть женихи и позавидней.

– Что правда, то правда, – выдохнул Василий. – Тогда, хоть поцеловать на прощание можно?

– Один раз.

Он коснулся ее губ и словно поплыл в лазоревой реке.

– Не могу без тебя, Катька.

– Докажи.

Он повернулся, отошел на несколько шагов, вдруг споткнулся, упал и больше не двигался.

Катя будто нехотя подошла к нему.

– Очнись, дурень.

Тело лежало смирно и не отзывалось.

Катя с некоторым беспокойством наклонилась.

– Ты что… помер?

– Помер и ожил, когда ты рядом оказалась, – он внезапно приподнялся и обнял ее.

– Отстань, липкий.

– Тихо, не шевелись. Я сон намедни видел – мы с твоим батькой по реке плывем. А с нами еще люди. Много-много, и в одном исподнем. А впереди свет. Твой отец говорит, погоди, не сейчас. Он был бы рад, если б мы предстали перед Богом мужем и женой.

– Может, ты выдумал всё, – ее тонкие кисти легли в его ладони. – А если нет… повенчаемся мы перед Господом и непременно умрем в один день.

– Забыла добавить, что проживем всю жизнь в любви и согласии.

Озеро Чудесное манило дерзкою прохладой.

Окунуться бы, пока никто не видит. Или хотя бы ноги обмочить. Федорка приподняла подол синего льняного сарафана, с серебряной вышивкой по краю, но вдруг почуяла стук копыт, встрепенулась, поправила белую рубаху, пригладила черную косу, изогнула тонкую бровь… Но нет. Не любимый это из Санкт-Петербурга мчится. Всего лишь псковские молодцы по лесу скачут.