Коллектив авторов - Млечный Путь №2 (2) 2012

Либби плюхнулась на стул.

– Забавно. Никогда не была в совсем круглой комнате.

Я призадумалась.

– И я тоже. Доктор помянул, что название – от прежних времен… наверное, теперь так не строят. И знаешь? Что-то мне здесь не нравится.

– А по-моему, вполне уютно.

– Ну, на чей вкус… – Я вновь оглядела идеальную окружность стен. – Может, потому что окон нет.

– А к чему тут окна? Комната в самой середине здания.

И верно. Похоже, эта круглая гостиная находилась в центре особняка. Над парадной лестницей. Казалось бы, к чему тут окна? Но могли бы сделать хотя бы декоративные. Круглые, как иллюминаторы… Вполне подошло бы к общему интерьеру. Ан нет.

И не только окон – гостиная как-то подразумевает камин, картины или гравюры на стенах, или гобелены… Ничего этого не было. С камином все ясно, нельзя разводить открытый огонь там, где душевнобольные. А прочее… может, сочли, что в лечебнице излишние украшения ни к чему. А может, просто трудно было закрепить их на круглых стенах. Я предположила, что в прошлом их украшала лепнина, но при ремонте ее уничтожили, как и всякие намеки на камин.

– Чего-то не хватает…

Продолжить дискуссию мы не успели.

– Позволю себе спросить, молодые дамы, что вы здесь делаете в столь неурочный час?

Глубокий, звучный, прекрасно артикулированный голос. На больных, особенно страдающих истерией, должен оказывать гипнотическое воздействие.

Вошедший повернул выключатель до упора, так что все светильники зажглись полностью, и мы вполне могли разглядеть, кто нас застиг. Это был пожилой мужчина среднего роста, с хорошей осанкой. Волосы, когда-то черные, почти полностью поседели. Темные глаза, прямой нос, крупный рот, впалые щеки. Добротный сюртук, наглаженные брюки. Никакого стетоскопа в кармане или других признаков принадлежности к врачебному сословию. Традиционная бородка тоже отсутствовала – он был чисто выбрит. Не знай я, кто это, могла бы принять за адвоката или банкира, или парламентария.

Однако я знала. Лично мы никогда не встречались, но это усталое благородное лицо периодически попадалось на иллюстрациях – как рисованных, так и фотографических – к газетным статьям.

– Профессор Сеголен?

– Благодарю вас, но мне известно, как меня зовут, – усмехнулся светоч медицины. – Вы не ответили на мой вопрос.

Тут меня выручила Либби. Это ошибочное мнение, будто сиделкам нужно всегда говорить правду, а натурщицам, как правило, большей частью и вовсе говорить не обязательно. Тем более что добрый доктор Штейнберг сам подал пример.

– Уважаемый господин профессор! Мы понимаем, что нарушили распорядок, но уверяю вас, вовсе не с дурными намерениями. Меня зовут Либби Декс, я опытная сестра милосердия, работала в госпитале святой Гизелы. Из-за личных обстоятельств я вынуждена была уйти оттуда, но сейчас снова ищу работу по специальности. На карнавале мы с подругой встретились с доктором Штейнбергом, под руководством которого я трудилась у святой Гизелы, и упросили его разузнать, нет ли для нас чего подходящего здесь.

И никаких умильных глазок и щебетания. Мягкий, убедительный голос. Сказываются беседы с больными. А врачи, ей богу, со временем становятся похожи на своих пациентов.

– А вы? – обратился профессор ко мне.

– У меня нет такого опыта, как у Либби, но я здесь также насчет работы, – никогда не следует врать сверх необходимости.

– Откуда же вы тогда меня знаете?

– Видела ваше фото в газете, господин профессор.

Наш проводник в дом скорби выдвинулся из-за плеча Сеголена. Похоже, он подошел еще во время монолога Либби, и теперь у него была возможность подтвердить наши показания.

– Извините профессор… я понимаю, что поступил неправильно, но после того, как ушли сестры Маркус и Фиорентино, у нас буквально не хватает рук. А эти девушки не производят впечатления трусих… за Либби Декс я определенно могу поручиться.

Ага, стало быть, у них персонал разбегается. Об этом доктор нам не говорил.

Профессор некультурно хмыкнул.

– Да, нам нужны сиделки, однако это не повод нарушать дисциплину… или на вас карнавальная атмосфера так подействовала? Вы же не знали, что я задержусь на ночь… Короче, если уж принимать кого-то, я предпочту ту, у которой есть опыт работы в больнице. А сейчас, девушки, ступайте отсюда. Оставьте доктору свои адреса, вас известят о моем решении.

Нас выставляли, хотя и без скандала. Черт побери, и ради этого я сюда тащилась? По крайней мере…

– Профессор, мы сейчас уйдем. Но ответьте, пожалуйста, – мне никогда не приходилось бывать в комнате такой странной формы… это как-то относится к вашим знаменитым методам лечения?

Лесть всегда действует безотказно, особенно по отношению к стареющим красоткам и ученым мужам.

– Вообще-то это в некотором роде достопримечательность. Чуть ли не единственная комната, которая осталась практически неизменной со времен постройки особняка. Я хотел уничтожить ее во время ремонта, но обнаружил, что пребывание здесь оказывает благотворное воздействие. Поэтому я приспособил комнату для отдыха больных. Должно быть, дело в особом освещении.

И тут я, наконец, поняла, чего, собственно, мне не хватало в этой гостиной.

В любой нормальной комнате есть освещенные места и темные углы. А здесь углов не было вообще, и, соответственно, тьме негде было спрятаться.

На рассвете я вернулась к себе в мансарду. Вопрос, удачей завершился поход в сумасшедший дом с привидениями или провалом, был временно отставлен. Прежде всего надо было хоть немного поспать. А завтра… то есть уже сегодня надо сдавать статью. Сразу после карнавала предполагался сдвоенный выпуск газеты, и пора было его готовить. Почти весь день я проторчала в редакции (и черта с два мне оплатят сверхурочные!), а потом решила зайти в библиотеку Государственного музея наук и искусств. Кое-кто утверждает, что Академическая библиотека более полна, но у меня там проблемы с допуском. Увы, здешние сотрудники также спешили догулять последние деньки карнавала, все, что мне удалось сделать, это заполнить заявку и оставить ее у дежурного.

Вечером я покопалась в собственных книгах, но «История революции» искомых сведений не предоставила.

Либби забыла обо мне. Она не давала о себе знать и в последующие дни, и я предположила, что она обиделась. В каком-то смысле я поломала ей карнавальное веселье, так что она имела право дуться.

Ничуть не бывало. Либби заявилась под конец карнавальной недели, на сей раз в суконном жакете и юбке почти без фестонов и воланов. И сходу сообщила:

– Знаешь, а я поступила туда на работу.

– Куда? – я готовила кофе на спиртовке и не сразу сообразила, о чем она. Потом дошло. – В клинику Сеголена?