Александр Голиков - О братьях «не наших и не меньших»

Утром, едва продрав глаза (снилось непонятно что, и не удивительно, ведь не каждый день, вернее, ночь, сталкиваешься лицом к лицу с таким), я поспешил к Андреичу и нашёл того в саду, в беседке, грустного и какого-то потерянного.

— Присаживайся, Евгений.

Я сел, покосившись на влажное обширное пятно в центре. Здесь, очевидно, и лежал тот самый таинственный перевозчик-сарделька, которого ночью я сначала принял за лошадь.

— А где?.. — и бросил взгляд в сторону сарая с приоткрытой дверцей.

— Улетели, — вздохнул Андреич и полез за «Примой», прикурил, на миг окутавшись прозрачно-синим облаком, и подпёр кулаком бороду. Солнце просвечивало сквозь листву; у кого-то из ближних соседей играл магнитофон — Пугачёва вовсю распекала мадам Брошкину. Всё было как обычно, как всегда, но сердце отчего-то непроизвольно сжалось.

— Улетели? Как? Когда? — не то чтоб я не поверил, а только пришло дурацкое чувство собственника: как же, мол, без меня? Почему не известили? Кому теперь жаловаться, что развязка произошла без участия моей персоны?

— На своём перевозчике и улетели, примерно через два часа после того, как мы разошлись, — обстоятельно, по порядку доложил Андреич, и я понял, что думает он совершенно о другом. — Клетку с детишками забрали, флягу загрузили, за помощь поблагодарили, в перевозчик просочились и… улетели.

— Флягу? — переспросил я растерянно и тут же припомнил, как он её разделывал пару дней назад. — А что в ней? Запасы воды?

— Рыбки там были, — грустно ответил ветеринар. — Я им воду колодезную подогрел и туда, ещё в первый день, когда Тузька только рожать начала. То есть сеять.

Ещё и рыбы?! Ох, мама!

— В общем всё, Жека, нету их больше, дальше они полетели. Вселенная-то безгранична, а королева… — он вздохнул и жалобно на меня посмотрел. — А королева одна.

Андреич подавленно замолчал, забыв про сигарету. Дым ленивой струйкой кучерявился вверх, растворяясь в утренней свежести.

Погрустнел и я. Тузька с огромными печальными глазами, живая мягкая игрушка, никого бы не оставила равнодушной, что уж говорить обо мне, а тем более об Андреиче, который с ней всё это время нянчился да к тому же ещё и в роли акушера выступал? Да и охранники её казались мне сейчас вполне мирными, симпатичными ребятами. И я остро пожалел, что, как последний кретин, отправился домой спать, решив, что ничего особенного более не произойдёт, а утром продолжим. Вот и продолжил… Но кто же знал, что эти Сеятели улетят так внезапно, что у них другие планы?

— Но они мне кое-что оставили, — вдруг сказал Андреич, оживился, выбросил угасшую сигарету и поднялся. — Пошли, посмотришь.

И направился к сараю. Я, предчувствуя необычное, следом.

Андреич включил свет, подошёл к тому месту, где недавно стояла клетка с «детишками», нагнулся, что-то взял и повернулся ко мне. И я ахнул. Он держал ту самую корзинку, куда сложил яйца. А потом убрал покрывающий её ватник, и я ахнул ещё раз.

В корзинке лежали яйца. Те самые, что выдала в последний раз королева. Некоторые светились изнутри, некоторые поблёскивали и искрились, как ёлочные украшения на свету — ничего подобного вчера не наблюдалось, а сверху лежало…

— Тузька мысленно, образами, передала, что это подарок нам, в смысле, людям, а сама она отправляется на встречу с отцом, то есть супругом… Знаешь, в последние часы я стал понимать её как-то… по-домашнему, так у меня с покойной женой было — с полувзгляда, с полувздоха. И очень жаль, что у меня не получилось… А столько хотелось всего узнать!..

Он замолчал и как-то неловко, неуклюже приобнял корзинку, затуманенным взором оглядывая её содержимое. Молчал и я. Просто вдруг подумал, а не явится ли к нам на рандеву и тот таинственный папаша, и кто же из этих яиц вылупится, когда придёт время?

Особенно из того, что лежало сверху. Огромного и чёрного.

КТО?..