Сергей Ивлиев - Человек-Вселенная

Вся моя жизнь — это страх. Страх и долг. Перед всеми людьми. Перед Вселенной. Я боюсь за свое здоровье, за свою жизнь. Я пугаюсь малейших признаков болезни. Мысль о парикмахерской сводит меня с ума. О том, что мне уже за тридцать, я вообще не думаю.

Когда-то я был обычным молодым человеком, лениво плывущим по реке жизни. Любитель поспать, выпить пивка, пообщаться с девушками. Когда заканчивались деньги — этот незыблемый эквивалент земных удовольствий, — находил непыльную подработку. А как только расплачивался по счетам и пополнял копилку — возвращался к привычному течению жизни.

Вот так в один недобрый день я оказался в лаборатории профессора Дженкинса. Дока Дженкинса, проще говоря. Привели меня туда, во-первых, нехватка финансов, и во-вторых — маленькое объявление в газете: «Требуется лаборант».

Док при первой встрече (да и при дальнейших тоже) не производил впечатления «сумасшедшего профессора». Худощавый пожилой мужчина с лысиной, в очках и с неистребимой привычкой теребить пуговицу на белом халате во время разговора.

Док посмотрел мои документы, побеседовал и счел мою кандидатуру подходящей. Работа — сидеть в кресле, изображая объект исследований с десяти утра до двух дня ежедневно, — меня устраивала, оплата за это безделье тоже была ничего, и мы пожали руки. На следующий день я приступил к работе.

Док заранее предупредил, что кормить меня будут днем по особой диете, поэтому после десяти вечера и до десяти утра ничего нельзя есть. Это меня даже обрадовало, поскольку дома из еды оставалась лишь пачка овсяных хлопьев.

Выпив пол-литра специального коктейля — безвкусного, но чрезвычайно питательного, по заверениям дока, — я переодевался в белоснежный комбинезон и честно просиживал четыре часа в кресле, облепленный неисчислимыми присосками с датчиками.

Ровно в два меня освобождали от проводов, док отключал громоздкую аппаратуру и, получив свой дневной заработок, я сматывался домой.

Спустя некоторое время я заметил, что стал меньше спать. Хватало всего трех-четырех часов сна, чтобы организм полностью отдохнул. Тело стало более подвижным, и казалось, какая-то неведомая энергия переполняет меня.

Я сообщил об этом доку. Дженкинс на радостях открутил пару пуговиц, устроил мне опрос, занося ответы в какую-то таблицу. После чего предупредил, что с завтрашнего дня опыты станут менее приятными и несколько болезненными.

Заметив мои колебания, док тут же понес всякую чушь о том, что этот эксперимент крайне важен для науки, что его результаты совершат настоящий переворот как в теоретических, так и в прикладных отраслях науки. Но, видя, что я все еще сомневаюсь, он заявил, что вдвое увеличит мою оплату, и этот аргумент был неотразим.

Следующим утром меня препроводили в другую лабораторию, занимающую весь подвал здания. В центре опять располагалось кресло, а вот все пространство вокруг него было уставлено странным громоздким оборудованием. Оно выглядело настолько зловеще, что я даже спросил дока, не является ли его второй фамилией Франкенштейн?

Док несколько натянуто рассмеялся и ответил, что знаменитый персонаж — не более чем младенец перед ним, Дженкинсом, а я вовсе не похож на тело, сшитое из кусков мертвецов.

Немного ободренный, я занял свой лабораторный трон. Ассистенты дока вновь увешали меня датчиками, на этот раз в меньшем объеме, и, что меня поразило, прикрепили к креслу зажимами, так что я мог двигать только головой.

Док попытался успокоить меня, сказав, что так нужно для моей же собственной безопасности. Но, должен сказать, у него не получилось.

С опаской я следил за тем, как профессор загнал ассистентов за прозрачный защитный экран, после чего надел защитную маску и встал за пульт управления.

— Ну что ж, приступим, — сказал он и щелкнул каким-то переключателем.

И я умер.

Нет смысла пытаться рассказать, что я почувствовал в тот момент. Умер и умер, каждый, кто пережил подобное, поймет меня. А остальные узнают, когда придет их час.

А затем, спустя вечность, я ощутил движение . И это движение воплощало в себе то, что было, есть и когда-либо будет. Оно захватило меня водоворотом ощущений, низвергло в пучины логики и, пошвыряв по волнам реальности, вышвырнуло в привычный, родной мир. Но при этом осталось со мной, внутри меня.

Я ожил, открыл глаза, громко вспомнил всю родословную дока до седьмого колена, не забыв упомянуть о многочисленных скрещиваниях с разнообразными животными. И продолжал ругаться до тех пор, пока меня не освободили от этого кресла пыток.

Только потом я заметил, что док чрезвычайно бледен и нервно дрожит. Ассистентов вообще не было, а в обстановке что-то неуловимо изменилось.

Я спросил, что произошло, и док, взглянув на меня, словно на призрак, ответил вопросом на вопрос:

— А ты что, ничего не помнишь?

На что я резонно заметил, что после собственной смерти не помню ни черта.

Док, казалось, собрался рухнуть в обморок, но в последний момент собрался с силами и передумал.

Я переспросил: так что же случилось?

С трудом выговаривая слова, док поведал, что в эксперименте что-то пошло не так. Возникли непредвиденные последствия. И подопытный (то бишь я) э-э… как бы поточнее выразиться…

— Умер? — подсказал я.

Док кивнул. Именно умер. И был мертв в течение четырех часов. И, как следствие необратимых процессов в организме, никаких шансов на воскрешение не было.

После этого я опять сорвался и взял профессора за грудки. Слегка потряхивая дока, я мягко и ненавязчиво попросил рассказать подробнее, что, черт побери, со мной тут вытворяли?

Док, ошалевший от такого обращения, ухитрился поймать слетевшие очки и выложил мне всю картину.

Я не понял большую часть из того, что он говорил. Уяснил только, что док экспериментировал с взаимодействием макро- и микрообъектов. Он пытался с помощью какой-то заумной отрасли науки найти ту связь, что скрепляет воедино все сущее.

И нашел. С помощью изобретенных им приборов он соединил микро с макро. Воедино. Сам точно не зная, каким именно способом.

И еще до того, как док сказал, что именно он соединил, я сообразил это сам. Кто там сидел в кресле? Я, собственной персоной.

Единственное, в чем я ошибся — это в своей значимости. Я-то думал, что выступаю в роли макрообъекта, а на самом деле играл лишь микророль. Обидно, согласен. Но какие, в самом деле, обиды, когда на другом конце этой связи — Вселенная?

Даже не просто Вселенная, а все сущее, даже то, что лежит за любыми немыслимыми гранями.

Я — Вселенная. Безграничный мир, заключенный в семидесяти пяти килограммах плоти. Или человек ста семидесяти шести сантиметров роста, растянутый до пределов Бытия. Кому как угодно.