Вл. Гаков - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 21

— Мальчик мой, пей, это же вода! Почему ты плюешься? Ну вот, и меня облил…

— Пить!

— Что с ним, доктор?

Врач медлит, просовывая руки в рукава пальто. Лицо его серьезно. Ему не хочется пугать ее, но…

— Четвертый случай в нашей поликлинике. Мы пока не совсем понимаем. Все, кто заболел этой болезнью, внуки первых строителей химкомбината. Ведь ваш Антон, как и они, здесь родился и все двенадцать лет никуда не выезжал?

— Ну почему не выезжал! Каждое лето на дачу с детским садом, а школьником стал — в пионерлагерь..

— От химкомбината? Искусственная среда. А в настоящем лесу он хоть раз был? Ну вот, видите! Третье поколение…

Врач не хотел слишком тревожить расстроенную женщину. Он не стал ей говорить, что самый младший ребенок, заболевший этой болезнью, вчера умер от обезвоживания организма. Не помогли никакие вливания и инъекции — организм упорно не принимал воду, вводившуюся в него искусственными путями… Это в другом районе, может быть, она не узнает.

— Он должен как можно больше пить.

— Он все время просит пить, но, когда я подношу воду он ее выплевывает.

— Надо как-то его напоить. И еще — у вас в доме только пластиковая мебель?

— В чулане валяется старая деревянная тахта.

— Из натурального дерева? Отлично. Обязательно переложите Антона. И нейлоновую рубашку с него снимите. Замените чем угодно, хоть в старое тряпье его закутайте, лишь бы натуральное было. А главное — напоите.

— ПИТЬ!

Антон Захарович аккуратно погружает стерильную марлю в стакан с водой, мягко проводит ею по пересохшим потрескавшимся губам внука.

— Пей!

Неожиданно резким движением мальчик отталкивает деда и быстро обтирает губы длинным рукавом старенькой ситцевой рубашки.

— Да ты что? Антошка! Дуралей… Как же тебе угодить? Ведь пить тебе надо, дурачок!

— ПИТЬ!

Антон Захарович горестно смотрит на разметавшуюся в жару фигурку — она кажется такой маленькой на широкой деревянной тахте. Насилу выволокли из кладовой… Вот же нашел время заболеть, дуралей этакий, самые горячие деньки, только пустили новый корпус, на днях заканчиваем с планом…, Антону Захаровичу, главному инженеру комбината, надо бы сегодня быть на месте, но у Верушки в цеху тоже запарка, без нее уж никак не управятся. Он решил посидеть с больным внуком, а Веру отпустить на работу, Завтра, если не станет Антошке лучше, придется попросить посидеть с ним секретаршу Анну Петровну.

— Ключ! Дедушка, где тут ключ?

Ключ вспомнил. Перед болезнью они вдвоем заменяли велосипедную камеру, долго искали гаечный ключ. Об этом он, что ли?

— Пить… Там, под деревьями… Вода журчит… ПИТЬ!

Ах, вон какой ключ! Постой, постой… Ключ. Вот ведь почему не пьет парень. Ключ… Надо ведь…

Антон Захарович вспомнил, как молодым парнем приехал о сюда на строительство. Какие привольные леса шумели вокруг! Конечно, старались по возможности сохранить, но ведь химкомбинат. Верушка была совсем крошкой, когда он получил эту квартиру и перевез их с Валентиной из Таежного. Валентина первое время ахал, радовалась — в Таежном-то жили, как в деревне, хотя, конечно, электричество. Но избы деревенские, по воду на колодец ходили.

— ПИТЬ!

— Ах ты господи! Как я сразу-то не понял?

Вспомнил Антон Захарович себя босоногим мальчишкой в Таежном, как заиграется с ребятами, хотелось ему пить. И бежал он в сени своего родного дома, где стояла дубовая кадушка с душистой холодной водой…

— ПИТЬ!

— Сейчас, сейчас, Антошечка! Дурень я старый! Как это не сообразил сразу? Парень, может, уже поправился бы!

Антон Захарович засуетился, лихорадочно собираясь, натянул старые брюки, в которых водил машину. Ключи в кармане. До Таежного километров триста. Только бы Верушка скорей пришла, засветло можно обернуться, если на сверхскорости гнать.

Он заранее вывел машину и с нетерпением смотрел на дорогу. Слава богу, вот и Вера — молодец, не задержалась! Он распахнул дверцу и включил зажигание.

— Папа! Что случилось?

— Ничего, Верушка. Спит. Иди к нему. Я ждал тебя.

— Павел Ильич просил передать, что сегодня обошлись. И завтра можешь не приезжать. А после — выходные. Папа!

— Да я не на комбинат, Верочка, я в Таежный.

— В Таежный? Но объясни…

— Некогда. Поймешь, как приеду. Я на сверхскорости.

Машина рявкнула, рванулась и исчезла за поворотом.

Вера Антоновна сидит неподвижно возле постели сына. На лбу мальчика испарина, на щеках и подбородке проступили белые пятна. Он уже совсем не открывает глаз. Мать тревожно щупает мокрый лоб, побелевшие щеки, шею. Температура спала. Может, на оправку пошел? Нет, непохоже. Дышит тяжело, почти задыхается, мечется по огромной тахте, стонет. И дед куда-то умчался на машине. Вере Антоновне становится не по себе, когда она вспоминает лихорадочно блеснувшие глаза отца, захлопывающего дверцу машины. С чего вдруг в Таежный его понесло? Лет двадцать уже там не бывали. Жив ли кто из родных?

И Сергея нет. Он звал ее с собой в геологическую экспедицию, но ведь как ей бросить работу? Да и сына. После смерти бабушки он совсем беспризорник.

— Работа для тебя и в экспедиции найдется, — убеждал Сергей — Не обязательно по специальности.

— Я потомственный химик, — отбивалась она.

— Химик… Нахимичили вы с твоим батей. Все леса, все реки кругом отравили.

— У нас один из крупнейших комбинатов в стране. Ты что же, прикажешь его сломать? И жить в пещерах?

— Не прикажу. Ты прекрасно знаешь, что я ищу сырье для таких комбинатов. Но нельзя ведь губить всю природу! Эх, погоди, Антон подрастет, будет со мной ездить!

Антон мечется в болезни — худущий, высохший. Лицо какое-то увядшее, как у маленького старичка. Что она скажет Сергею, когда он вернется из экспедиции?

Скрипнула входная дверь. Вера вскочила, бросилась в прихожую. Антон Захарович со стуком поставил на пол дубовую кадку, плотно прикрытую деревянной крышкой. Немного воды все-таки выплеснулось и растеклось по свеженатертому паркету.

— Господи! Папа, что ты выдумал? Паркет ведь!

— Да пусть он сгниет, твой паркет! Парня надо напоить. И других больных ребятишек. У меня в машине еще есть.

Антон Захарович зачерпнул воды деревянным ковшиком, на цыпочках пошел в комнату внука.

— ПИТЬ!

— Пей, Антошка, пей на здоровье!

Мальчик жадно втянул носом густой аромат пропитавшейся свежим деревом воды, неожиданно легко поднял голову, отпил из ковша несколько глотков. Открыл глаза, улыбнулся деду. Потом устало откинулся на подушку, снова закрыл глаза и задышал ровно и безмятежно. По измученному болезнью лицу разливался спокойный розовый румянец.