Лариса Петровичева - Следы на воде

— Это я, — повторил он. — Это я, Дэн.

Снег летел и летел, а перед мысленными взглядом Алины проплывали картинки: осенний костер на даче; сцена, танцующая пара в одиноком луче света; отец с двумя малышами, запускающий пестрого воздушного змея; огромная фигура деда-Мороза в магазине и ребенок в заношенной одежде, застывший рядом; Инга Зубарева, вцепившаяся Алине в волосы (училкина дочка написала диктант на «пять», а круглая отличница — на «два»; рев «Блатная!»); пустой школьный коридор; прудик в лучах заходящего солнца; Максим за партой, решающий аудиотесты; потный и чумазый Олег в зеленом камзоле, идущий с ролевки. Воспоминания нахлынули и стекли, оставив звонкую пустоту, и Алина увидела звезды. Внутренний Космос вернулся, и все стало по-прежнему, как если бы месяца в психбольнице не было и в помине, словно продолжалось новогодняя ночь, и Алина стояла с Дэном во дворе. Снег и ветер куда-то отступили, став далекими, неважными, будто весь мир сейчас стек в одну точку: белая дорога и два человека, застывшие на ней. Воспоминания плескались перед глазами Алины и были совершенно реальны — казалось, протяни руку и дотронешься до них; и Дэн был вовсе не галлюцинацией, не порождением воображения одинокой девчонке, а настоящим, живым, из плоти и крови.

Она тоже была. На какое-то мгновение сознание Алины раздвоилось, и она увидела себя-девочку почти четырнадцати лет и себя же, но гораздо больше, сильнее и могущественнее, себя-центр и ось всех возможных миров, себя-суть Вселенной, себя-творца и владыку, себя - и…

Они застыли вдвоем посреди заснеженного поля — черными буквами на чистом листе бумаги. Строкой, которая никогда не будет написана. Словом, что еще не родилось.

Миры падали на них — белыми лохматыми хлопьями снега.

Они были.

Каждому ангелу, начиная от низших элементов вещей и кончая Высшими существами, единожды в жизни предстоит пройти процесс окукливания. Об этом не ведают ни люди, ни эльфы, ни жители прочих планет, ибо, во-первых, ангелы не имеют и сами сколь-нибудь внятных представлений об окукливании, поскольку у всех оно проходит по-разному, а во-вторых, негоже подопечным знать о том, что высшие духи бывают недееспособными. Со стороны такое состояние выглядит как кома: ангел погружается в некое подобие сна, во время которого его Светящееся тело плотнеет, обретая форму кокона, но это, впрочем, уже финальная стадия.

У Провозвестника окукливание благополучно прошло четыре тысячи лет тому назад, и он представления не имел, что близок к нему снова. Было ли в том повинно напряжение при работе с осью мироздания или что-то другое, но Светящееся Тело Второго архангела довольно быстро претерпело необходимые трансформации. Естественно, близкое окукливание сказалось и на сознании Провозвестника, и если раньше он был склонен исключительно к логическим решениям, то теперь им двигали эмоции, а это уже было опасно.

Сидя в машине рядом с Лизой, Провозвестник понимал, что заболел, и эта болезнь может прикончить его раньше, чем за дело отважится приняться нефалим. Как не вовремя, как некстати. Ощущение было сходно с тем, какое он испытывал тогда, в Ткацком зале — на удивление мерзкое. К тому же этот нефалим, сидевший на заднем сиденье в угрюмом молчании, — не самая приятная кампания.

Провозвестник чувствовал, что Дэн с трудом сдерживает желание придушить его, как котенка, и у него вполне может получиться.

Ну что ж, подумал Провозвестник для себя, тогда мы умрем вместе.

Он прислушался к себе и с изумлением отметил, что не испытывает ни обиды на Прях, ни сожаления о несделанном. Конечно, Лиза еще весьма и весьма неопытна для доли Высшего ангела Смерти, и в Совете наверняка отыщутся недовольные, но что поделать, если «дни наши сочтены не нами». А в Звездном архиве Лиза найдет все инструкции — девочка умница, прекрасно справится, тем более, чтобы научиться плавать, надо плавать.

О том, что они могли бы сделать вместе, Провозвестник думать не стал. Оборвал мысль, словно ниточку.

— Лиза, теперь в этом нет смысла, — сказал он. Лиза изумленно вскинула брови.

— В чем нет смысла?

— В том, что я сказал «да».

Она не изменилась в лице, но Провозвестник увидел, как вздрогнуло и пошло темными разводами ее Светящееся тело. Даже нефалим встревожено заерзал сзади. Провозвестник дал ему энергетическую оплеуху, и тот притих.

— У нас совсем нет времени, — продолжал Провозвестник, и ему казалось, что он оправдывается. — Вернее, у меня нет.

— Сегодня? — испуганно спросила Лиза. Он кивнул.

— И…я никогда тебя не увижу? — ее голос дрогнул. Провозвестник горько усмехнулся.

— Нет.

Лиза через плечо посмотрела на нефалима так, что Провозвестник приготовился схватить ее, если она вдруг кинется выцарапывать полукровке глаза. Я не ошибся, подумал Провозвестник с гордостью, а нефалим вдруг закричал:

— Стойте! Вон она!

Провозвестник помнил бегство французов из Москвы в 1812 году, так вот идущий по дороге был похож как раз на солдата Великой армии: огромная шапка, большая дубленка, отсутствие варежек и больничные портки, в общем фасон «с бору по сосенке». Нефалим выскочил из машины и кинулся к воплощению Совершенного, а Провозвестник опять включил радио — просто чтобы не думать.

Именно эта песня звучала тогда в автобусе маршрута Москва-Воронеж за несколько минут до аварии. А сейчас Лиза подумала, что это знак; Провозвестник поймал ее мысль и впервые усомнился в том, что сделал правильный выбор, «вернув» Лизу.

— Это нечестно, — заявила она дрожащим высоким голосом. — Jibbril, это нечестно. Неправильно. Я не хочу!

Впереди нефалим уже заключил Совершенного в объятия. Собачка нашла любимого хозяина, усмехнувшись, подумал Провозвестник и сказал:

— Лиза, знала бы ты, сколько раз я это слышал. Это правильно. У всех свой срок.

— Я так не думаю, — перебила Лиза. — Нельзя отнимать вот так. Почему этот вот гад, — она ткнула пальцем в направлении нефалима, — будем жить вечно, а ты должен уйти сегодня.

— Лиза, знала бы ты, сколько раз я это слышал, — устало повторил Провозвестник. — Меня спрашивали, почему вон то быдло живет и здравствует, а хороший человек умирает. Примерно так, с разными вариантами, но всегда с болью и обидой? Я всегда отвечал: люди умирают потому, что приходит их срок, и никто еще не ушел от неизбежного.

Пальцы Лизы нервно стучали по рулю; Провозвестник подумал, что у нее начинается истерика. А ведь это не какая-нибудь кисейная барышня, а девушка много повидавшая, не раз битая судьбой, сильная и смелая.