Артур Кларк - Фонтаны рая

У Брюнеля, разумеется, был свой Дональд Дак. Вернее, утята-вещуны окружали его со всех сторон, однако упорнее других был некий доктор Дайонисиус Ларднер, который безапелляционно утверждал, что ни один пароход не способен пересечь Атлантику. Любой инженер охотно вступит в бой с теми, кто пытается оспорить приводимые им факты или расчеты. Опровергнуть Дональда Дака, который упирает на доводы, не проверяемые расчетом, куда сложнее. Морган вдруг подумал, что и триста лет назад трудности были те же.

Потянувшись к своей небольшой, но бесценной коллекции печатных книг, Морган выбрал из них ту, которую читал, пожалуй, чаще других, — биографическое эссе «Изам-бар Кингдом Брюнель», написанное Ролтом. Не прошло и минуты, как он, перелистав пожелтевшие страницы, отыскал нужное место.

Брюнель проектировал железнодорожный туннель почти трехкилометровой длины — сооружение «чудовищно необычное, опасное и ненужное». Уму непостижимо, заявляли критики, что люди вынесут пытку погружением в стигийские глубины. «Кто же захочет быть отрезанным от дневного света, сознавая, что чудовищный вес горных пластов в случае катастрофы расплющит его в лепешку… грохот встречного поезда вызовет невыносимую нервную перегрузку… ни один пассажир не согласится проехать тут дважды…»

До чего же все это было знакомо! Свой девиз Ларднеры и Бикерстаффы, казалось, сформулировали раз и навсегда: «Что бы вы ни задумали, у вас все равно ничего не выйдет».

И все же подчас они оказывались правы, хотя, быть может, только по прихоти слепого случая. Дональд Дак вещал так убедительно! Выставляя напоказ свою необыкновенную скромность, разумеется поддельную, он начинал с заявления, что не берет на себя смелость критиковать космический лифт с инженерной точки зрения. Он намерен ограничиться обсуждением связанных с лифтом психологических проблем. Эти проблемы можно выразить одним словом: головокружение. Нормальному человеку свойствен страх высоты — естественная, вполне обоснованная реакция, неведомая разве что воздушным акробатам и канатоходцам. Самое высокое сооружение на земле не достигает в вышину и пяти километров — а многие ли согласятся подняться вертикально по опорам Гибралтарского моста?

Но разве может что бы то ни было сравниться с чудовищной высотой орбитальной башни! Кому не доводилось, вопрошал Бикерстафф, стоя у подножия какого-нибудь исполинского здания и взглянув вверх, испытать кошмарное ощущение, что оно вот-вот опрокинется и упадет? Теперь представьте себе, что это самое здание тянется вверх и вверх — сквозь облака, сквозь ионосферу, мимо орбит космических станций, в черноту космоса, вверх и вверх, пока не преодолеет значительную часть расстояния до Луны! Несомненный инженерный триумф — и столь же несомненное психологическое фиаско. Не исключаю случаев сумасшествия среди тех, кто просто приблизится к этому сооружению. И совершенно уверен, что лишь единицы вынесут истязание вертикальным подъемом сквозь пустоту — двадцать пять тысяч километров до первой остановки на промежуточной станции!

Мне скажут, что самые обыкновенные люди поднимаются в космических кораблях до той же высоты и много выше, но это не довод. В корабле ситуация принципиально иная, так же как и в обычном самолете. Нормальный человек не испытывает головокружения даже в открытой гондоле воздушного шара, плывущего в нескольких километрах над землей. Но подведите того же человека к краю обрыва такой же высоты — и понаблюдайте за ним внимательно!

Несхожесть реакций объясняется просто. Человек, сидящий в корабле или в самолете, физически никак не связан с землей, а потому и психологически обособлен от твердой почвы, оставшейся далеко внизу. Он больше не боится упасть — и отдаленные, игрушечные ландшафты, на которые он никогда не посмел бы взглянуть с высокого утеса, перестают пугать его. Спасительной физической обособленности от земли — вот чего будет не хватать пассажирам космического лифта. Беспомощно прижатые к отвесу гигантской башни, они все время будут сознавать свою связь с землей. Кто может гарантировать, что человек способен выдержать такое испытание в здравом уме, без анестезии? Что скажет по этому поводу доктор Морган?..

Доктор Морган все еще обдумывал, что сказать, — все ответы, приходившие в голову, были не слишком вежливыми, когда экран засветился снова: кто-то вызывал его. Он нажал клавишу «Прием» и в общем-то не удивился, увидев Максину Дюваль.

— Ну, Вэн, — заявила она без предисловий, — что вы намерены предпринять?

— Руки чешутся, но не думаю, что надо лезть в драку с этим идиотом. Между прочим, у вас нет подозрения, что его бредни подсказаны какой-нибудь из космических транспортных организаций?

— Мои сотрудники уже проверяют это предположение. Если они докопаются до чего-нибудь, я дам вам знать. Лично я думаю, что он действует по собственной инициативе, — узнаю неповторимый почерк. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Я и сам еще не решил, что делать. Пытаюсь для начала хотя бы закончить завтрак. А что вы посоветуете?

— Самую простую вещь. Устройте демонстрацию. Как скоро вы можете ее организовать?

— Если все пойдет по графику, лет через пять.

— Это нелепо… Ведь первый трос уже протянут…

— Не трос — лента.

— Не придирайтесь к словам. Какую тяжесть способна выдержать эта ваша лента?

— У земной поверхности — не более пятисот тонн.

— Что и требуется. Предложите Доналвду Даку прокатиться.

— Я не в состоянии гарантировать его безопасность.

— А мою? Мою безопасность вы гарантируете?

— Вы шутите!

— В столь ранний час я всегда говорю серьезно. И к тому же давно пора предложить телезрителям новый репортаж о башне. Макет капсулы очень мил, но, увы, неподвижен. Зрители предпочитают действие, и я, признаться, тоже. Во время нашей последней встречи вы показывали мне чертежи вагонеток, предназначенных для персонала и способных перемещаться вверх и вниз по тросу, — простите, я хотела сказать — по ленте. Я забыла, как вы их называете…

— Паучки.

— Спасибо. Совершенно очаровательное название. Вот вам и возможность, немыслимая ни в какие прежние времена. Впервые в истории можно неподвижно висеть высоко над атмосферой и любоваться Землей далеко внизу. Это, разумеется, не идет ни в какое сравнение с видом за окнами космического корабля, и я хотела бы первой описать небывалое ощущение. И одновременно подрезать крылышки Дональду Даку.

Морган выждал целых пять секунд, глядя Максине прямо в глаза, прежде чем поверил, что она и впрямь не шутит.

— Я еще понял бы, — произнес он уныло, — если бы с таким азартным предложением выступила девчонка-журналистка, едва вступившая в борьбу за место под солнцем и отчаянно жаждущая сделать себе имя. Как ни жаль портить блистательную карьеру, но ответ будет однозначно отрицательным.