Михаил Рашевский - Ускоряющийся

— Воздуха! Воздуха!

Отхлынули, несколько раз чуть не наступив на Диму. Он, уже держа откуда-то взявшуюся у него в руках кружку с горячим чаем, пахнущего детством, безучастно наблюдал, как к тушению пожара приступили прорвавшиеся, наконец, пожарные. Бегали, сноровисто разматывая рукава брандспойтов. Один долбил в дверь топором на длинной рукояти, второй в противогазе сунулся в проём окна.

— Оооойииии, — как-то особенно громко раздалось чуть ли не над ухом. — Батюшки святы! Мамаоооо!

Запричитала какая-то женщина, кинувшаяся к лавке, заламывая на ходу руки.

— Мама, как же так?! Гореее тооо какоооеее! А пап… папа где? Где? Где он?

Диме стало невероятно стыдно. Так горячо стыдно, что он, будучи рядом с дедом, всё же не нашёл в себе сил и смелости попытаться спасти и его. «Я же мог! — кричал он про себя. — Почему, почему не попробовал?!»

Да, на задворках билась более разумная мысль о том, что, попытайся он вытащить из огня и деда, то с большой вероятностью, да практически со стопроцентной вероятностью там бы рядом и лёг навсегда. Что он и так чуть себя не угробил. Что он всё же спас из огня человека!

Но эта мысль пасовала перед этим криком горя. Он не мог себя заставить посмотреть на ту, которая только что лишилась отца. Хотя… может и спасут пожарные? Вряд ли, конечно. Когда он откидывал одеяло, оно уже горело, а дед лежал пластом, и рот его был открыт. Не жилец.

— Вот, его благодарите: он вашу маму из огня вытащил, — буркнула врач, деликатно оставляя наедине мать и дочь. Проходя, внимательно глянула на Диму, чем-то осталась довольна — и поспешила к пожарным, только что вытащившим тело деда из дыма.

— Дочка, — хрипло донеслось от оставшихся один на один женщин.

— Молчи, молчи, мамо, — перебила её причитающая.

— Дочя, прости. Не вышло. Мы сделали так, как договорились, но…

— Молчи, мамо, — уже зло крикнула «дочка», и последующие слова заглохли в громком нытье.

«Какого чёрта?» — зашевелился червячок подозрения у Димы. Он глянул на бабку и её дочь… и чуть было не повалился на землю, наткнувшись на взгляд, направленный на него. О, если бы взглядом можно было убивать — от «спасителя» сейчас остались бы рожки да ножки. Такой лютой ненависти, какая вылетала из глаз «дочки», он ни от кого не получал. И он узнал эту женщину! Это она, такая странная, стояла, схоронившись, за забором и напряжённо смотрела на горящий дом. Стояла и смотрела. Ждала чего-то. Напряжённо ждала.

Диму прошиб холодный пот, когда он осознал, свидетелем и невольным соучастником чего сейчас стал. «Нет, нет-нет, быть такого не может! Не может дочь так поступать с отцом и матерью! — кричало у него внутри, но тут же другой голос обвиняюще перебивал: — Вот змеюка подколодная! Да разве ж можно вот так: родных подбивать на такой грех?! Из-за чего? Из-за дома? Из-за хозяйства? Не потому ли в стоящем отдельно от всех старом маленьком домике решили уйти из жизни, а не в большом и крепком пятистенке? Да и дочь ли она им?»

Конечно, он ничего не мог доказать. Конечно, он мог ошибаться. Но разве то, что он слышал — голосовая галлюцинация? А то, что видел — зрительная?

«Как гнусно!» — Дима ощутил просто непреодолимое желание оказаться как можно дальше отсюда. От этой всей ситуации. От опостылевшего дыма, мельтешения людей, вообще — от людей подальше.

Он, наплевав на то, что могут увидеть, как он ускорился, то есть — как он пропал, перешёл в ускорение. И, всё ещё шатаясь из стороны в сторону, пошёл сквозь людскую толчею, кого-то отталкивая, кого-то обходя.

Ему было гадко, грустно и мокро. В душе вместо чувства морального удовлетворения от спасения чьей-то жизни поселилась премерзкая зловонная куча отвращения. Уже выбравшись из толчеи, вспомнил про свой рюкзак и куртку. Пришлось возвращаться и искать. С трудом, но нашёл, причём совсем не у той женщины, и куртка была с вывернутыми карманами. Отвращение стократ усилилось. «Люди! Люди, почему вы такие твари?!» — орал про себя Дима.

На пожаре с ног сбилась милиция и врачи, выискивая молодого человека, полезшего в огонь и спасшего бабушку. А этот пропавший герой, кое-как отмывшийся в общественном туалете, трясся в метро, бездумно уставившись на своё искажённое отчаянием отражение.

Игорь Владиславович Карачаров, потягивая кефир, сидел на диване и ждал без четверти полночь. Боксёрские бои супертяжеловесов он всегда любил. А когда на экране появится знакомая заставка, он сбегает к холодильнику за специально для такого случая купленным бельгийским пивом. Надо же когда-нибудь давать себе послабления. Хоть в вечер субботы.

Семья в порядке. Жена поехала на выходные за город к подруге, дочь с гулек возвращается, уже звонила. Сын давно уже вернулся и как пришёл, так и сидит у себя в комнате. Что-то с ним странное сегодня творится. Игорь, отец Димы, не видел, как его сын вернулся, он как раз в супермаркет за продуктами на неделю вперёд мотался. Но когда пришёл, на пороге почувствовал запах гари. И работала стиральная машинка. Сын был дома, сидел у себя в комнате, заперся изнутри на щеколду. Может, он проворонил что-то, что грелось на плите? Игорь быстро оббежал всю квартиру, но всё было в порядке. Не тлел нигде провод, плита была чистая, а в унитазе не валялись остатки сожжённых бумаг. Из открытого окна веяло весной, а не гарью. Больше всего запах чувствовался в ванной и прихожей. И только когда Игорь догадался понюхать куртки, то тут же наткнулся на источник: от кожанки Димы просто таки разило гарью. Он что, сжигал что-то? Одежду свою стирает. Купался, это тоже видно. Странно. Ну да ладно.

«Главное то, что сегодня дерутся тяжеловесы, никто не будет талдычить, что, мол, третья бутылка пива — это уже перебор и никто не будет ныть переключить на что-то более стоящее. Сегодня — свобода! Хе-хе.

Вот только закончится новостной блок, потом долго будет реклама, а уж потом — уж потом наступит оно самое! Ага, остались только происшествия, погода — и с новостями всё. А раз так, то схожу-ка по маленькому».

Когда Игорь вернулся в комнату, распаковывая на ходу пачку любимых чипсов с беконом, на экране мелькали пожарные, заливающие из брандспойтов горящий домик. Толпа зевак, накрытый дерюгой чей-то труп, носилки с телом, укладываемые в «скорую». Ну, всё, как обычно, впрочем. Приглушённый звук не позволял узнать историю пожара, да и не особо интересно.

«Как всегда, небось, пьянь нажралась, что-то там перевернули — и загорелось, — вяло думал Игорь, выискивая в пачке чипс позажаристей. — Вот пусть сами себя сжигают, меньше мрази останется на земле. Хм, забавно, а чего тот чувак шарфом лицо обмотал?»

На экране показывали снятую кем-то на мобильный телефон сцену, которую Игорь посчитал омерзительной: от горящего домика мужики отволакивали за руки мужика и старушку. У мужика голова была обмотана шарфом. Бабушка вообще не подавала признаков жизни. За свою не такую длинную, но насыщенную жизнь Игорь повидал многое и многих. И пожары видел, тушил даже однажды. Вот там, на пожаре, он и увидел, как из дыма вот так же выволакивали, к сожалению, уже трупы людей. Задохнулись. Напились, заснули, свалили печку с открытой спиралью на кровать, та прожгла себе путь к перине… А когда разгорелось, кто-то увидел, вызвал 01 — и приехали пожарные. Да вот спасать никого уже не надо было. Задохнулись все.