Михаил Рашевский - Ускоряющийся

— Илья… не надо.

Друг развернулся, поджал губы, понимающе кивнул:

— Пожалуйста. Вот до того дерева — и обратно. И всё. Я от тебя отстану. Поверь мне.

Шатун взглянул в глаза Илье, увидел в них только почему-то усталость, внутренне махнул рукой: «А, да что я теряю?» — и запрыгнул ему на закорки.

Илья чуть присел под его весом, крякнул:

— Ох и раскабанел ты, Борис.

Шатун открыл было рот возразить, но его кореш сделал первый шаг, второй, третий — и вдруг рванул со всех ног, словно врубил на уровне пяток ракетные двигатели. Если б Илья не держал его за ноги, а он сам не вцепился рефлекторно в плечи друга — точно вылетел бы «с седла». Дома, деревья, люди — всё пролетало по бокам с невероятной, не человеческой скоростью. Звуки пропали, то есть они превратились в какие-то рычащие низкие гулы. Хорошо, длилось это недолго — секунд десять всего. Илья перешёл на шаг, и Шатун увидел ещё одну невероятную вещь: мир застыл. Люди, машины, птицы, кружащиеся на ветру листья — всё остановилось, словно на фотокарточке. Словно на трёхмерном стереоснимке. Потом рывками реальность вернулась на круги своя, и Шатун свалился со спины хрипло дышащего, загнанного Ильи. Тот, упёршись руками в колени, вымучено подмигнул ошарашенному другу и выдавил из себя:

— Вот так-то, братишка. Почти эрпэгэ, не хухры-мухры.

Что значила эта фраза, Борис не понял, да и не успел выспросить: вновь вмешался Савва.

— Ты видел, Шатун, и это не шутки и не бред сумасшедшего. Это реальность. Ускорение до ста метров в секунду — это уже не только в фантастических рассказах. Зачем мы к тебе обратились? Нет-нет, мы не можем научить тебе такому, не можем и рассказать, откуда это и кто за этим стоит. Хотя бы потому, что не поладили мы с ним. Он, понимаешь ли, хотел политиком стать. А мы в это болото не сунемся, хватит, — он сплюнул. — Не сошлись мы в глобальных планах, так сказать.

Ну не нравился Шатуну этот Савва, ох, не нравился! И взгляд его с хитринкой, а, скорее, с затаённой угрозой. И слова, и говор, и язык. Говорит как по писанному. Нет в его речах прямоты военного или грубой фени преступника. Зато политикана — с головой! А Савва тем временем продолжал:

— Сложно у нас всё сейчас, Борис. Нельзя нам светиться. А выжить мы по любому обязаны. Обязаны, понимаешь?! Так… надо, и не спрашивай, кому. Нельзя тебе об этом… В общем, Борис, всё, что мы говорили прежде, плюс то, что ты видел, плюс то, что сейчас скажу — тайна за семью печатями.

Всё дальнейшее вспоминать так же неприятно, как и рожу Саввы. В нём гениально — отталкивающе смешались все те черты, что были противны прямому Шатуну. А пока тот говорил, Илья прятал глаза. Смесь бреда и загадочности, шпионских страстей и малопонятной белиберды — вот что было в рассказе Савелия. Иногда Борис переспрашивал у Ильи, тот утвердительно махал.

Договорились о сотрудничестве. Денег даже не предлагали, зная характер. Услуга за услугу. Помощь за помощь. Он им будет сообщать о случаях, которые можно интерпретировать с и действиями. Якобы для того, чтобы они могли знать, где прокололись и адекватно откорректировать дальнейшее поведение и действия. Они ему — ну, что попросит. Что захочет достанут. Сколько надо. Постараются. Кого угодно… накажут. Помогут с расследованием кого-то или чего-то.

Борис согласился, но с некоторыми условиями: он будет общаться только с Ильёй; он должен знать всё о группе Саввы, дабы иметь полную картину того, на что обращать внимание и с кем ассоциировать необычные случаи; он может выдвигать в дальнейшем дополнительные условия.

Они ударили по рукам.

С тех пор не столько ради договора, сколько — ради Ильи, кореша-побратима, Борис и занимался вот такими необычными случаями, взвалив рассмотрение и анализ их помимо основной работы, себе на плечи. Чёрт его знает, что они на самом деле отмачивали. Может быть, те самые необъяснимые с точки зрения логики и по недостаточностью улик преступления — их рук дело. В некоторых Илья даже сознавался. Как правило, в тех, где в результате перераздела сфер влияния гибли представители мафиозных кланов. Ну и вот как прикажете себя ощущать? Помощником незримых борцов с преступностью? Типа подпольщиков на оккупированной территории. Ведь очищают город от всякой скверны… Или пособником тех же преступников? Аки крыса в рядах доблестных защитников правопорядка?

От таких мыслей голова шла кругом. Несколько раз он серьёзно взвешивал все за и против, так и эдак обдумывая ситуацию. А потом махнул рукой: а, ладно, пусть уж так и будет. По крайней мере, есть контакт с этой странной группировкой. Зацепка, через которую можно доставать части той или иной головоломки.

Вот, например, сейчас. Последняя, присланная по факсу, информация со стороны выглядела более чем странно. Но со знаниями Шатуна и малой толикой логики приобретала более осмысленные черты.

Вся чертовщина, творящаяся на площади Продуктовой, из-за которой даже пришлось вызывать пиротехников и ОМОН, оцеплять ряд магазинов, гнать антитеррористическую часть через полгорода, вся та кутерьма, окончившаяся просто ничем, в глазах Шатуна принимала более-менее чёткую картинку.

В головах обычных следаков и представителей служб безопасности тот вариант, который складывался в голове Шатальских, вряд ли даже обдумывался. Ибо таких начальных условий никто и не умудрился бы выставить. Рассматривалось несколько версий: от хулиганства на бытовой почве до террористических актов с национальной подоплёкой. Могли расписать, почему. Но до сих пор не понимали, как. А Шатун, наоборот, без вопросов мог намудрить себе порядок осуществления «теракта», просто допустив недопустимое с обычной человеческой точки зрения. Не зря же по его просьбе Илья несколько раз на закоркал катал, не зря они за бутылочкой-другой обсуждали те или иные возможности такой способности.

Кстати, вот и дополнительная улика, связывающая этот случай и тот, пару недель назад, который с самоубийцей: нет даже любительских видео с места преступления.

Тут уже не стоял вопрос, как, тут больший интерес вызывало: кто?

«Савва, само собой, не может, — размышлял Шатун, пуская сигаретный дым в потолок. — Илья, как бывало, мстит? Да вроде не «чехи». И не в его стиле. Что за ребячество? Надписи, руны какие-то. На такое и Асассин не пойдёт. Насчёт четы Маладиевских не уверен, хотя вряд ли. Всё же не молодые уже. Валера-дурачок, что ли? Или эта рыжая, как её… младшенькая Маладиевская… а, Инга, точно. Дзыга та ещё. Эта пошалить любит. А может… это кто-то новый?»

Его рука застыла над пепельницей, сделанной из жестяной банки.

«Новый? А почему и нет? Не стандартно действует. Ребячеством страдает. Шалит. В любом случае, нужно с Ильёй это обсудить. Если кто из них, пусть настучит ему по башке. Нельзя так светиться. Кстати, надо будет попросить копии допросы той, из-за которой всё это завертелось. Даже интересно, кто мог быть её тайным поклонником».