Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]

Наверное, потому что охранника все же убили, как получилось. А здесь во всей сцене чувствовалась рука художника.

— А что значит эта… идеограмма? Причем тут «истина»? — кисло спросила Майя, показывая иероглиф на бакене.

Габриэлян не стал искушать яичницу и убрал изображение. Текст медицинского заключения был хоть и довольно подробным, но все же не столь наглядным. Ну, гвозди в коленных чашечках. Ну, множественные ожоги и ушибы… Воображать-то себе все это не обязательно.

— «Истина», — сказал Кессель, — читается по-японски как и в случае Ильинского — «макото». Адресат оба раза был один и тот же, и господин Эней попытался сделать послание максимально доходчивым. Голова посреди реки — это Олег недавно раскопал — тоже история из времен падения сёгуната. В Киото какому-то правительственному чиновнику такой перформанс устроили.

— Вася проснулся, а голова на тумбочке, — нервно хохотнула Майя.

— Да, — добавил Габриэлян, — за незадачу с Олегом он потом извинился. Но, в принципе, вся эта абсурдная история — показатель того, какие там царят настроения — и в какой степени они обеспокоены… даже не столько необходимостью сотрудничать с аппаратом советника, сколько, кажется, лично моим существованием.

— И поэтому — я? — Майя положила подбородок на сцепленные в «замок» пальцы. — Как живой пример сосуществования с твоим существованием?

— Да. Они будут спрашивать тебя обо мне, о нас — а ты рассказывай все, что обо мне знаешь и не забывай добавлять все, что обо мне думаешь. И пойми меня правильно. — Габриэлян отхлебнул из своего ведрообразного сосуда. — Чума, война, теракты в центре Москвы, падение Меркурия на Аахен — что бы они там ни варили, сообщать нам об этом — не твоя работа. Тебя могут на это проверить. Но даже если всерьез — это не твое дело.

— Успокоил… — в ноздри проник приятный сильный запах, это кофе, прекрасный Кессель сварил кофе, спасибо, я без сливок, но с сахаром и вот эту булочку с кунжутом прихвачу… — А что же тогда моя работа?

— То, что они предложат — если тебе понравится. Или то, что ты придумаешь для себя — если идея понравится им. У тебя много неплохих идей.

Об этом они тоже говорили. Еще год назад.

— У всех этих «борцов с режимом» бездарно поставлена пропаганда. Откроют очередной портал с радиоточкой, и через месяц-другой начнут вещать про нарушение прав человека или капиталистов-кровососов. И отваливаются все, кроме единомышленников и горстки любопытствующих. Начать нужно с другого. С нерва. С ремиксов, с кислоты, с наркобаллад. С музыки дурных и хороших времен. У нас, — Майя коротко засмеялась, — запасов на века и века. И — вперемешку с этим — новости. Настоящие. Но тоже кусками. Урывками. И как можно чаще — с грунта, с земли. Такой как бы андерграунд — но с той изюминкой, к которой могут прислушиваться и люди постарше и посерьезней. И приучить слушать. Приучить искать каналы. Приучить полагаться. Никаких вбросов, точность. И пусть привыкнут, что такое окно — это еще и способ сообщить о злоупотреблениях. Ведь если бы в том же Краснодаре снизу могли вякнуть о том, что у них творится — да так, чтобы не заткнуть… без тебя обошлось бы. Нынешние власти и не подумают прикрывать такую полезную отдушину. А потом на эти кости можно наращивать мясо — чтобы люди сами себя спрашивали «а почему оно устроено так?».

Габриэлян снимает очки достает платок, протирает аккуратно…

— Была такая шутка времен второй мировой: «Представь, — говорит один француз другому. — Сегодня в полночь мусульманин убил фашиста и съел его сердце.» «Трижды вранье. — ответил второй. — Мусульмане не едят свинину, у фашистов нет сердца, а главное, в полночь все — включая мусульман и фашистов, слушают английское радио.» Так?

— Да…

— Но это нужно строить образ, подбирать материал… если хочешь, я найду тебе людей, которые хорошо этому учат. Вдруг пригодится.

Тогда она решила, что он хочет такой канал для Волкова. Оказалось — нет. Совсем.

— А если не сойдемся?

— Если вы не сойдетесь — проси, чтобы они помогли тебе с легализацией, желательно где-нибудь подальше. Прочее — моя забота.

— Пойду погуляю, — сказал Кессель, поднимаясь из-за стола. — Вернусь где-то через час.

Дверь за ним закрылась с тем же легким скрипом.

— За десять минут, — Габриэлян кинул беглый взгляд на часы, — можно успеть добежать до канадской границы.

На следующий день в шесть часов вечера — не до, не после, а как раз во время войны — Майя Львовна Азизова сошла с пригородного поезда на станции «Куоккала». Место назначения никого не удивило бы. Когда-то, столетия назад, здесь стоял дачный поселок, в котором жили люди, ставшие впоследствии знаменитыми. И четыре маленьких музея до сих пор хранили все, что как-то пережило три мировых войны и Полночь, а маленькая богемная колония пыталась возродить традиции. Место, вполне заслуживающее интереса гейши. А еще здесь располагался тихий, средней руки курорт.

«Селедочный магнат» Пааво Вилип, совершенно неожиданно (даже для себя) пожелавший сделаться покровителем московской гейши, роль свою играл с удовольствием и встречать будущую фаворитку приехал лично.

— Вы еще красивей, чем на снимках и видео, — сказал он, пока шофер-охранник устраивал в багажнике «Невы» Майин чемодан. Майя тепло улыбнулась ему — комплимент был искренним и заслуживал искреннего ответа.

Вилла магната располагалась на берегу моря. Имелся собственный причал, выгороженный кусок пляжа и леса, отдельно стоящая сауна и два гостевых домика. Домики пока пустовали — но в ближайший уик-энд ожидался большой прием с большим количеством собственноручно зажаренного мяса, катанием на яхте и фейерверками. После приема, согласно плану, Майя должна была сбежать с кем-то из пиротехников.

— И вы знаете, — сказал Пааво, состроив печальную мину, — кажется, я буду огорчаться по-настоящему.

— Мне очень жаль…

— Да что вы. На самом деле мне такие отношения не подходят — я как-то пробовал один раз. И с удовольствием проверю впечатления.

За ужином Майя рассказывала ему об исторической и литературной Куоккале — оказывается, господин Вилипп имел очень смутные представления о том, в каком городке купил себе жилье. Пааво тут же загорелся идеей завтра устроить экскурсию — но на следующее утро он уехал ни свет ни заря на работу и вернулся затемно.

Майя не удивилась. Эту породу людей она знала очень хорошо. Так и будет вспыхивать каждый раз — а потом попадать в рабочий круговорот и забывать обо всем до вечера. Понятно, почему Пааво «пробовал» и почему такие отношения ему не подходят. Поэтому экскурсию по Куоккале она организовала себе сама.