Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]

Кошелев мало интересовался эффектами и постэффектами психофизического воздействия, именуемого Поцелуем — это изучали в «отряде 731», а он старался держаться от этой организации подальше. Со своими умениями он обращался как с автомобилем до Полуночи: вовсю использовал и знать не знал, как это работает. Он припечатал Новицкого сильно, сильнее, чем кого бы то ни было — обычно Поцелуй формировал у жертвы жесткую психологическую зависимость, но с Новицким творилось что-то странное.

Кошелев просматривал запись с мини-камеры одного из наблюдателей и даже не знал, что думать. Хронометраж не сходился. Илье стало плохо уже после того, как Новицкий исчез из поля зрения. А даже взрослому старшему, вот такому, как сам Кошелев, для того чтобы садануть по конкретному человеку, нужно было его видеть. Не обязательно глазами, конечно. Но тем не менее.

Какое-то время он грешил на Карастоянова — того засекли прямо у клиники; видно, сильно беспокоился за друга, не поберегся. Но Карастоянов спокойно ходил по улицам днем, а всех старших такого возраста Кошелев знал в лицо и по имени. Нелегалы же до шестидесяти не дотягивали.

Конечно, Карастоянов мог быть еще и данпилом — многие считают, что это миф и их не существует в природе, но Кошелев точно знал, что, например, Кессель — данпил. Но на Кесселя Карастоянов был не похож. Аура Кесселя по интенсивности походила на остаточное свечение мертвеца, а Карастоянов был полномерным «агнцем» — пусть и с остатками Поцелуя в спектре. Его тоже кто-то кусал. У них там, что, клуб?

Получалось… да ничего не получалось. Сплошная мистика. Кошелев фыркнул.

Минус на минус дает плюс, а мистика на мистику — сермяжную реальность? Потому что только вмешательством горних сил можно было объяснить то, что «Лунному свету» до сих пор не задавали никаких вопросов.

И Кошелев знал даже фамилию этих горних сил. Кстати о клубах. Разгром очень нехорошей шарашки «Морена» прошлой весной Аркадий Петрович, а точнее — его команда мусорщиков, полностью взяли на себя.

Кошелев тогда поначалу удивился — очень уж не в характере Волкова была игра в Гаруна-аль-Рашида. Сходить подышать воздухом нелегальной арены, да. Разгромить потом клуб за эту самую нелегальную арену? Не может быть, потому что не может быть никогда. Но тут в собственном тюремном блоке скоропостижно зарезался господин Ильинский и одновременно до Кошелева по милицейским каналам дотекло — медленная вязкая струйка, металлическая почему-то — чем еще занимались в «Морене» и кто входил в число привилегированных клиентов. И тут все стало на свои места. Аркадий Петрович, по обыкновению, уложил одним выстрелом n+1 зайцев: наладил отношения с уральскими Кимами, вырыл яму под Ильинского и наглядно показал кое-кому из младших коллег, чего именно он никак не намерен терпеть.

Это было важно. Любые действия Волкова важны, потому что неслучайны, потому что где-то там встроены заделы на будущее… А сейчас нас интересует то, что по времени разгром «Морены» совпал с возвращением в лоно семьи одной похищенной девочки.

А лечилась девочка в той самой клинике, куда утром заглянул Новицкий.

Кошелев вспомнил волковского референта и усмехнулся. Сломать позвоночник старшему — сколько угодно. Порвать горло дежурному — тоже. Застрелить менеджера боев — в удовольствие. Только вот, если верить протоколу два последних действия произошли с разницей в секунд 30.

Но тогда… тогда то, что случилось прошлой ночью — это тест. Проверка. Потому что если бы это была казнь — Новицкий использовал бы серебро еще при первой стычке. И спокойно ушел. Тест, испытание, скорее всего для нас обоих. Причем, как это водится у Волкова — с дальней целью.

Новицкий ненавидит старших. Так ненавидит, что даже не боится. Может быть, из-за Карастоянова. Может быть, по какой-то иной причине. Но ему не просто нравится нас убивать. Ему нравится обходить нас на повороте. Уносить добычу из-под носа. Показывать, что он лучше. Вот это — точно. У нас налицо как минимум три случая — девочка, Ванда Войтович (хоть и с натяжкой — Корбут на большее, чем постель, не посягал), Мантулов — а, если вплотную заняться «Лунным светом», наверняка найдется еще.

Кошелев смотрел, как Новицкий выходит из агентства, как натягивает куртку на голову, игнорируя повышенное внимание прохожих… Совсем плох. По словам наблюдателей, похоже, что галлюцинирует с самого утра. Кошелев не знал, что возможен такой эффект. Все случаи, которые он наблюдал, сводились к колебанию между депрессией и эйфорией. Не спятил ли он? Будет жаль.

Вдвойне жаль. А ведь мастер прав, прав. Я потерял класс. Разнежился. Привык охотиться в парке, на прикормленных. А ведь мне сразу нужно было задуматься — еще когда Мантулов слетел с крючка. Черт, черт, а что если он проецирующий эмпат, этот Новицкий? Настоящий, натуральный. Это ведь бывает, редко только.

Его нужно было взять — но пока не получалось. Во-первых, у Кошелева не хватало людей и не было спецсредств для качественного похищения. Во-вторых, галлюцинации галлюцинациями, а Новицкий по-прежнему оставался опасным бойцом — а таких трудно брать, не попортив. Вчера почти получилось — если бы не этот ревнивый дурак… В-третьих, за Новицким наблюдали после визита в клинику. Тот же Карастоянов. Они не сложили оружия, они продолжали охоту.

Но есть прием. Старый, как мир. По крайней мере, существует он с тех пор как мир понял, что некоторые люди согласны умереть скорее, чем позволить умереть другим.

— Ефремыч, как только выпадет удобный случай — берите Карастоянова. Брать в последний момент, в месте засады, куда придет Новицкий. Если люди Корбута возьмут раньше — просто позволить им это, а потом забрать. Чем грубей, тем лучше. Дилетантов нужно учить.

— Может, лучше доктора?

— Доктора проще. И, может быть, подействовало бы лучше. Но у доктора иммунитет.

Если бы Новицкий был в себе, сгодился бы любой человек с улицы. Как правило, люди не понимают, что им потом до конца дней предстоит питаться такими же «ближними» или «дальними». Но сейчас нужен был кто-то, кого Новицкий узнает сквозь любой туман.

— А где это будет?

— Они еще сами не знают. Новицкий держится людных мест. Но когда взойдет луна, он сам начнет искать уединения. Направление я задал, но я не думаю, что он это заметит. Скорее всего, точку они уже назначили, в полной уверенности, что выбрали ее сами… так что мы просто последуем за ним.

Ефремыч не спросил, зачем уединенное место. Новицкий вызвался сам, в присутствии милиции. Так что заесть его можно было хоть на Дворцовой площади, хоть на верхушке ростральной колонны. В белую ночь. Кстати, только там еще, пожалуй, и не пробовали. Да, ужинать можно где угодно. А вот разговаривать — далеко не везде. А нам ведь еще нужно, чтобы никто из посторонних и подумать не мог, что речь идет о разговоре. Нет, ну как хорошо, что я тогда вытащил Танечку в Пушкино. Вышло оно по вдохновению и… — Кошелев счастливо прижмурился, вспоминая, — а теперь, особенно учитывая вчерашнее, многие просто подумают, что я полюбил парки…