Филип Дик - Бегущий по лезвию бритвы

Они сфотографировали столб и близлежащую местность, после чего, покончив с делами, вернулись к вертолету. Манфред сидел на земле и сосредоточенно рисовал. Полное безлюдье ничуть не тревожило его. Поглощенный своим занятием, он и на них не обратил никакого внимания. Время от времени мальчик смотрел по сторонам, но взгляд его не останавливался на Лео и Джеке и, ничего не отражая, скользил мимо.

«Что он рисует?» — заинтересовался Джек и обошел мальчика со спины, чтобы взглянуть.

Манфред, то и дело поднимая голову и оглядывая окрестности невидящим взглядом, изображал длинное плоское здание.

— Ты только взгляни, папа, — выговорил Джек, пытаясь говорить как можно спокойнее и сдержаннее.

Пристроившись за спиной Манфреда, они оба впились в лист бумаги, на котором все более отчетливо проступали силуэты зданий.

«Ошибки быть не может, — решил Джек. — Мальчик рисует дома, которые здесь построят. Он изображает пейзаж будущего, невидимый нам».

— Интересно, не видел ли он фотографию, которую я тебе показывал? — спросил Лео. — Тип здания такой же, как на рисунке.

— Возможно, — откликнулся Джек. Хоть какое-то более или менее правдоподобное объяснение: мальчик подслушал их разговор, взглянул на фотографию, и это его вдохновило. Но на фотографии здания были сняты сверху, а рисунок показывал их в совершенно иной перспективе — Манфред изобразил их так, как они были бы видны с земли. «Как раз оттуда, где мы стоим сейчас», — отметил про себя Джек.

— Не удивлюсь, если эта ваша временная теория окажется верной, — заметил Лео и взглянул на часы. — Кстати о времени, я бы сказал…

— Да, — задумчиво согласился Джек, — пора обратно.

На рисунке Манфреда он заметил и еще кое-что. Интересно, обратил ли на это внимание отец? Огромные многоквартирные строения зловеще расползались во все стороны прямо у них на глазах. Пока они смотрели, на рисунке появились завершающие детали, от которых у Лео глаза полезли на лоб, он засопел и испуганно взглянул на сына.

Строения выглядели старыми и обветшавшими. Фундаменты прорезали огромные трещины, тянувшиеся вверх. Окна были разбиты. А вокруг все заросло высокими сорняками. На рисунке были изображены руины, от которых веяло отчаянием и непоколебимой вечной безысходностью.

— Джек, он рисует трущобы! — воскликнул Лео.

И действительно, это были разлагающиеся трущобы. Здания, простоявшие не одно десятилетие, миновавшие пору своего расцвета и пришедшие в запустение.

— Гадл, — произнес Манфред, указывая на только что нарисованную им трещину. Рука его заскользила по сорнякам, разбитым окнам, и снова из него вырвалось то же слово: — Гадл.

Он поднял глаза и уставился на испуганно улыбающихся мужчин.

— Что это значит, Манфред? — спросил Джек.

Ответа не последовало, мальчик вернулся к своему рисунку. И по мере того, как он рисовал, здания у них на глазах становились все старее и старее, количество руин увеличивалось с каждым мгновением.

— Пошли, — хрипло произнес Лео.

Джек забрал у мальчика бумагу и карандаши и поднял его на ноги. Все трое снова залезли в вертолет.

— Взгляни-ка, Джек, — произнес Лео, внимательно рассматривая рисунок. — Что это здесь написано над входом?

Кривыми буквами Манфред вывел: AM-WEB.

— Наверное, название здания, — предположил Лео.

— Да, — узнав сокращение, ответил Джек, — это начальные буквы кооперативного лозунга «Alle Menshen werden Briider» — «Все люди станут братьями».

Манфред снова взял карандаши. Под пристальным наблюдением мужчин он рисовал теперь что-то на самом верху. Темных птиц. Огромных, сумрачных и зловещих.

В одном из разбитых окон Манфред изобразил чье-то лицо с разинутым в ужасе ртом. Кто-то безнадежно выглядывал из здания, словно из ловушки.

— М-да, — проговорил Лео. — Интересно. Ну и зачем ему это понадобилось? — с мрачной брезгливостью поинтересовался он. — Не сказал бы, что картина жизнеутверждающая; почему бы не нарисовать их новыми, чистыми, с играющими вокруг детьми и домашними животными, с довольными людьми?

— Вероятно, он рисует то, что видит, — ответил Джек.

— Ну если он видит такое, значит, он болен, — возразил Лео. — На свете существует столько ярких прекрасных вещей, почему же ему больше нравится видеть это?

— Возможно, у него нет выбора, — предположил Джек. — Гадл, — вспомнил он, — может, это означает время? Ту силу, которая выражает для него разрушение, тлен, упадок и, наконец, смерть? Силу, действующую везде и во всем во Вселенной.

И больше он ничего не видит?

«Если так, то неудивительно, что он страдает аутизмом, — подумал Джек, — неудивительно, что он не может общаться с нами. Такое выборочное восприятие лишает его полноты ощущения времени. Потому что время приносит и новое, оно содержит в себе процессы созревания и роста. А Манфред, вероятно, не воспринимает этот аспект времени.

Может, его болезнь вызвана именно подобным видением? Или он видит это из-за того, что болен? Наверное, бессмысленный вопрос — по крайней мере вопрос, лишенный ответа. Таково видение реальности Манфредом, и с нашей точки зрения он безнадежно болен; он не воспринимает реальность, известную нам. И видит он самую ужасную ее часть, самый отвратительный аспект действительности.

А еще говорят, что душевная болезнь является бегством!» — вспомнил Джек и вздрогнул. Ничего себе бегство — в сужающуюся, сжимающуюся жизнь, постепенно превращающуюся в мрачную гробницу, куда ничто не проникает и где ничего не происходит — иными словами, в пространство тотальной смерти.

«Бедный несчастный ребенок. И как у него хватает сил жить изо дня в день в такой действительности?»

Джек мрачно вернулся к управлению вертолетом. Лео смотрел в иллюминатор, разглядывая пустыню. Манфред с испуганным, напряженным выражением липа продолжал рисовать.

«Гадл-гадл», — звучало вокруг. Он зажал уши, но звуки поползли в него через нос. Он рассмотрел это место: здесь он состарился. Его выбросили прочь; гадло, наваленное кучами, закрывало его до пояса, гадло пронизывало воздух.

— Как тебя зовут?

— Манфред Стайнер.

— Возраст?

— Восемьдесят три.

— Вакцинирован против ветряной оспы?

— Да.

— Страдаешь венерическими заболеваниями?

— Легкий триппер, и все.

— Лечение в венерическом отделении.

— Сэр, мои зубы. Они в мешке вместе с глазами.

— Ах, твои глаза, да. Отдайте ему глаза и зубы, перед тем как везти в отделение. А как насчет ушей, Стайнер?

— Они при мне, сэр. Спасибо, сэр.

Его руки примотали бинтами к перекладинам кровати, потому что он пытался вытащить катетер. Он лежал лицом к окну и смотрел сквозь грязное треснувшее стекло.

За окном виднелся жук на длинных ножках. Жук что-то ел, потом что-то обрушилось на него и раздавило, и он так и застрял раздавленный, впившись зубами в то, что намеревался съесть. Потом его мертвые зубы вытекли изо рта и поползли в разные стороны.