Айзек Айзек Азимов - Транторианская империя

— Я знаком с ними в общих чертах.

— Великолепно. Так вот, теория Мергера утверждает, что различные части человечества, развивающиеся независимо друг от друга, на определённом этапе смешались в результате межвидовых браков. Подобная концепция основывается на сегодняшней схожести людей.

— Да, — сухо ответил премьер-министр, — и кроме того, из этой концепции следует, что существует несколько сотен или тысяч самостоятельно развившихся существ человеческого типа, обладающих столь близким химическим и биологическим родством, что возможны взаимные браки между ними.

— Действительно, — с удивлением проговорил Авардан. — Вы коснулись самого слабого её места. И всё же большинство археологов не обращают на это внимания, упорно придерживаясь теории, что в изолированных частях Галактики могут существовать подвиды человечества, не смешавшиеся с остальными и сохранившие свои отличия.

— Вы имеете в виду Землю, — заметил премьер-министр.

— Земля берётся как пример. С другой стороны, теория расселения…

— Считает всех нас потомками одной планетарной группы людей.

— Именно.

— Мой народ, — сказал премьер-министр, — основываясь на доказательствах из нашей истории и определённых источниках, которые священны и потому не могут быть показаны чужаку, верит, что Земля является первоначальной родиной человечества.

— В это же верю и я и прошу вас помочь мне доказать это всей Галактике.

— И на чем основан ваш оптимизм?

— На моём убеждении, что многие примитивные артефакты и архитектурные памятники могут быть расположены в тех зонах вашей планеты, которые, к несчастью, радиоактивны. Их возраст может быть точно определён.

Однако премьер-министр, не дослушав, отрицательно покачал головой.

— Об этом не может быть и речи.

— Почему? — удивился Авардан.

— Прежде всего, — произнес премьер-министр, — чего вы надеетесь добиться? Если вы докажете свою правоту, даже если на всех планетах согласятся с вами, что изменит тот факт, что миллион лет назад все мы были землянами? В конце концов, миллион лет назад все мы были обезьянами, и всё же никто не называет их своими родственниками.

— Вы приводите доказательства в пользу своих противников, — неохотно произнес Авардан, закусив нижнюю губу.

— Потому что я спрашиваю себя, что скажут по этому поводу мои противники. Таким образом, вы не достигнете ничего, за исключением, быть может, дальнейшего обострения ненависти к нам.

— Но существуют ещё интересы чистой науки, расширения наших знаний…

Премьер-министр кивнул.

— Я искренне огорчен, что мне приходится этому препятствовать. Я бы с радостью помог вам, но земляне — упрямый и гордый народ, которому столетиями приходилось проявлять смирение из-за… отношения к ним в определённых частях Галактики, достойного сожаления. У них есть определённые табу, определённые обычаи, которые даже я не посмею нарушить.

— И радиоактивные зоны…

— Да, они являются одним из наиболее серьёзных запретов. Даже если бы я дал вам своё разрешение, а я сделал бы это с величайшим удовольствием, это вызвало бы лишь беспорядки, которые не только подвергнут опасности вас и членов вашей экспедиции, но и спровоцируют враждебные действия против Земли со стороны Империи. Допустив это, я потеряю доверие моего народа.

— Но я собираюсь принять все возможные предосторожности. Если вы хотите, можете послать со мной наблюдателей… Или же я могу дать обещание не публиковать никаких полученных результатов без предварительной консультации с вами.

— Вы искушаете меня. Ваш замысел очень интересен. Но вы переоцениваете мои возможности, даже если мы оставим в стороне вопрос о чувствах моего народа. Я не обладаю абсолютной властью. Собственно говоря, моя власть весьма ограничена, и все вопросы должны передаваться на рассмотрение Совета Старейших, прежде чем по ним будет принято окончательное решение.

Авардан покачал головой.

— Очень жаль. Наместник предупреждал меня о трудностях, но я всё же надеялся… Когда вы проконсультируетесь со своим Советом?

— Президиум Совета соберётся через три дня. Не в моих силах изменить повестку дня, так что, возможно, пройдёт несколько дней, прежде чем будет обсужден ваш вопрос. Скажем, неделя.

Авардан рассеянно кивнул.

— Хорошо. Между прочим, ваше превосходительство…

— Да?

— Я хотел бы встретиться с одним учёным, живущим на вашей планете. Доктор Шект из Чики. Поскольку я уверен, что он человек занятой, не могу ли я попросить у вас сопроводительное письмо?

Премьер-министр заметно сосредоточился и некоторое время молчал.

— Могу ли я спросить, с какой целью вы желаете его видеть? — проговорил он наконец.

— Конечно. Я читал об изобретенном им приборе, который он, кажется, назвал Синапсайфером. Дело касается нейрохимии мозга и может оказаться весьма интересным для одного моего замысла. Я занимался работой по разбиению человечества на энцефалогические группы, знаете, по различным типам мозговых токов.

— Ухм… Я кое-что слышал об этом изобретении. Кажется, ему не удалось добиться успеха.

— Что же, возможно, вы правы, но он специалист в этой области и может быть мне очень полезен.

— Понимаю. В таком случае письмо для вас будет приготовлено. Конечно, вы не должны упоминать о своих намерениях в связи с запретными зонами.

— Разумеется, ваше превосходительство. — Авардан встал. — Благодарю вас за любезность и могу лишь выразить надежду, что Совет Старейших будет благосклонен к моим замыслам.

Секретарь появился сразу после ухода Авардана. На его губах застыла свойственная ему холодная злобная улыбка.

— Отлично, — проговорил он. — Вы держались отлично, ваша светлость.

Премьер-министр мрачно посмотрел на него.

— Зачем он хочет встретиться с Шектом?

— Вы удивлены? Не стоит. Всё прекрасно согласуется. Вы заметили его холодность, когда вы отказали в его просьбе? Была ли это реакция учёного, переживающего, что нечто без всякой причины ускользает из его рук? Или же это была реакция человека, сыгравшего свою роль и довольного, что дело уже сделано? И снова странное совпадение. Шварц убегает и пробирается в Чику. На следующий день здесь появляется Авардан и после равнодушной болтовни о своей экспедиции между прочим упоминает, что направляется в Чику, чтобы встретиться с Шектом.

— Но почему он сказал об этом, Балкис? Это выглядит безрассудно.

— Потому что вы прямолинейны. Представьте себя на его месте. Он считает, что мы ничего не подозреваем. В подобных случаях победу приносит искренность. Он отправляется на встречу с Шектом. Отлично! Он откровенно говорит об этом.

Он даже просит письмо. Что может быть лучшей гарантией его честных и откровенных намерений? И это поднимает другой вопрос. Шварц мог обнаружить, что за ним следят. Но у него не было времени предупредить сообщников, иначе перед нами не разыгралась бы эта комедия.