Андрей Балабуха - Люди кораблей

Озерцо было нешироким, от силы метров сорок-пятьдесят. Как раз напротив места, где он остановился, из воды полого поднималась лестница, верх которой скрывался в густой листве обступивших ее деревьев. Ступени, сложенные из массивных известняковых плит, местами выкрошились; нижние, наиболее близкие к воде, обомшели; в щелях разошедшейся кладки проросла трава. На середине лестницы стояла девушка в плаще и островерхом колпачке. Она спускалась к воде и остановилась — вдруг, неожиданно, не успев донести до следующей ступени ногу в сверкающей туфельке, остановилась и замерла, устремив взгляд вверх, в небо… Как, ну как удалось скульптору передать в тонкой, почти мальчишеской еще фигуре, в повороте головы, во всем существе ее имя: АЭ — видимая в последний раз, и ЛИТА — свет звезды?..

Здесь, у Аэлиты, Болл часто встречался со Зденкой, — место это находилось в самой удаленной от города, а потому наиболее тихой и безлюдной части парка. Здесь они виделись и в последний раз — тогда, три года назад…

Болл перешел на шестой курс Академии, а Зденка — в восьмой класс школы Средней ступени. У обоих кончались каникулы, причем у него — практически уже кончились, так как последний год ему предстояло провести на Плутоне, не включенном еще в систему ТТП, и туда нужно было долететь; к тому же оттуда он не смог бы хоть раз в неделю сбегать на Марс, к Зденке, как делал это до сих пор. Словом, это был их прощальный вечер.

Накануне, когда они по обыкновению встретились у Аэлиты, Зденка спросила:

— А ты знаешь, Боря, кто она — Аэлита?

— Что-то из древней мифологии. Греческой, кажется…

Зденка расхохоталась. Потом выудила из кармана курточки книгу:

— На, Боря, прочти; я сама открыла это совсем-совсем недавно…

Болл прочел на следующее же утро. Если уж Зденка забрала что-нибудь в голову, то это — прочно, и потому он ничуть не удивился, когда, круто спикировав на Вересковую Пустошь, она первым долгом спросила:

— Прочел? — А потом уже, легко коснувшись его руки, сказала: — Здравствуй, Боря!

— Прочел, — передразнил Болл. — Здравствуй, Зденка!

— Понравилось?

— Кому это может понравиться? Совершенный примитив! Сама посуди: это писалось в 1922 году, а сколько там ошибок, недопустимых даже для того времени, не говоря уже о неверных прогнозах! Ракета летит за счет энергии взрывов бризантного вещества, ультралиддита, достигая при этом чуть ли не субсветовых скоростей, — а ведь написано это уже после многих работ Циолковского. На Марсе герои находят пригодную для дыхания атмосферу; куча всякой мистики в истории Атлантиды — одни ракеты атлантов чего стоят!..

— Да-а… — уважительно протянула Зденка. — А больше ты ничего там не нашел?

— Таких примеров множество. Я, конечно, не запоминал наизусть, но с текстом в руках их можно найти по нескольку на каждой странице. Да и социальная проблематика… — Болл покачал головой. — Запросто вмешиваться во внутренние дела инопланетной цивилизации, не изучив ее толком, не поняв характерных особенностей, — это же просто авантюризм.

— Да, ты прав, конечно, — каким-то скучным голосом сказала Зденка, и Болл подумал, что ей уже надоела эта тема.

— Но знаешь, одно мне там понравилось: Сын Неба. Космонавт — Сын Неба. Это хорошо. Чуть-чуть напыщенно, может быть, приподнято, но — хорошо.

Потом они бродили по парку. Все было так же, как обычно, только немножко грустно, потому что они расставались почти на год: ведь с Плутона Болл сможет говорить со Зденкой, видеть ее, но ему никак не почувствовать на лице ее маленькую ладошку.

Подкидыш на Фобос уходил в два сорок ночи, а в четыре оттуда стартовал к Плутону рейсовый планетолет. Когда до посадки осталось десять минут, Зденка вдруг взглянула на него — совсем по-иному, отстраненно и строго — и сказала:

— Знаешь, Борис, ты не вызывай меня больше, хорошо?

— Почему? — задохнулся он.

— Я не хотела говорить тебе этого раньше, чтобы не портить последний вечер. Понимаешь, очень уж мы разные. И — спасибо Аэлите! — сегодня я убедилась в этом… Не знаю, может быть все вы, мужчины, такие, но я так не могу; может быть, так и нужно — аналитично, рассудочно, как робот; может быть, я — только реликт, такой, знаешь ли, динозавр. Но как бы то ни было — я хочу не только видеть и осмыслять, но и видеть и чувствовать. Не стану объяснять тебе этого — ты все равно не поймешь, только обидишься больше. Либо ты когда-нибудь почувствуешь это сам, либо…

— Никогда я этого не пойму! — чуть ли не выкрикнул Болл. — Ты все это придумала! Я люблю тебя, Зденка!

— Да, — кивнула она грустно, — знаю. И я — люблю. Только и любим мы слишком по-разному. Я хочу сказки, волшебства, чуда, таинства — очень, очень многого. А ты? Чего хочешь от любви ты? Каковы ее параметры — твоей любви? Ну, скажи, Сын Неба?

Он ничего не ответил. Он просто повернулся и пошел, потому что уже объявили посадку.

Весь год Болл не вызывал Зденку, хотя порой ему до крика хотелось этого, ожидая, что она… Он ничего не понимал тогда, совсем ничего…

А потом было распределение, Болла назначили вторым пилотом на «Сёгун», и он начисто утратил способность думать о чем-либо постороннем, не имеющем отношения к делу, потому что крейсер уже прошел профилактику и готовился к очередному маршруту, до старта оставалось всего десять дней, а второй астрогатор и второй пилот — это вечные «палочки-выручалочки» на Звездном Флоте. Даже уходя в свой первый маршрут, он так и не связался со Зденкой… Тем более что считал себя обиженным, а это хотя и больно, но порой даже приятно. Болл ничего не понимал тогда — ни в ней, ни в себе. Наверное, это все же правда, что женщины взрослеют много раньше: он был старше Зденки на шесть с лишним лет, но оказалось, что она была старше его — на сто.

Только на Третьей Мицара-В Болл начал что-то понимать. Это было полгода назад, когда «Сёгун», обойдя все планеты этой кратной звездной системы, на суточной орбите повис над последней из них, и Болл — во время орбитального полета на борту ему нечего было делать — спустился вниз, чтобы работать в гидрогруппе: в Академии он считался неплохим акванавтом. Третья Мицара-В — землеподобная планета. Здесь воздух, которым можно дышать, пусть даже через биофильтры, вода, в которой можно купаться, и голубое небо, в которое можно смотреть. Наверное, со временем Человечество начнет осваивать ее всерьез.

Однажды — на исходе второго месяца — они с Володей Офтиным, гидробиологом, лежали на песке у костра. Разговаривать не хотелось. Болл смотрел на проступающие в небе звезды и думал о Зденке, — он не мог заставить себя не думать о ней совсем, хоть и старался допускать эти мысли как можно реже. Вот тогда-то на него и накатило…