Андрей Балабуха - Майский день

Шестьдесят часов Аракелов уже отработал. И скрепя сердце Зададаев разрешил ему вести поиск в продолжение желтого времени. «Пять часов, и ни минутой больше», — отстучал он, передавая Аракелову задание. Он прекрасно понимал, что шансы найти связку с измерителями за пять часов ничтожны. Но повторный спуск батиандра допускался согласно требованиям медицины не раньше чем через пять суток. А потому попытаться было необходимо. Желтое время у Аракелова давно вышло, а он все еще не появлялся в баролифте. Зададаев сидел в пультовой и курил не переставая. Наконец батиандр появился. Зададаев вздохнул и скомандовал подъем.

В ответ на разнос, который устроил ему Зададаев, Аракелов рассмеялся: «Да что вы, Константин Витальевич! Какой из меня лихач? Трезвый расчет, не больше. Просто я нашу медицину как свои пять пальцев знаю и ввожу поправочный коэффициент на перестраховку. Знаете, у нас на курсах практику вел старик Пигин, так он любил говаривать: «Подводники делятся на старых и смелых; мальчики, доживайте до седых волос!» Вот я так и стараюсь…» Зададаев рассмеялся, — ну что ты с таким будешь делать? На вопрос о потерянных приборах Аракелов, пригорюнившись, развел руками: «Простите, Константин Витальевич…» Зададаев махнул рукой: ладно, мол, главное — сам цел, но Аракелов продолжил: «Не сумел я их сам вытащить, придется теперь аквалангистам поработать: я трос к скобе баролифта привязал…»

Несколько дней после этого Аракелов ходил в героях, а начальник экспедиции и капитан клялись ему в вечной любви. Это было всего два месяца назад. А сейчас…

Зададаев взглянул на капитана и увидел, что тот улыбается.

— Иди… Господин оберсубмаринмастер. Встречай своего духа.

Капитан тоже ничего не забыл. Зададаев сбежал по трапу.

Прежде всего он зашел в лазарет. Дежурил Коновалов. «Каково, однако, с такой фамилией быть врачом», — в который раз подумал Зададаев. Терапевтом Коновалов был неплохим, хотя от обилия практики на «Руслане» отнюдь не страдал. Минут пятнадцать они поболтали о том о сем, потом Зададаев попросил снотворное.

— Зачем? — В глазах Коновалова вспыхнул алчный огонек.

— Да так, не спится что-то, — уклончиво ответил Зададаев.

— Давайте-ка я вас посмотрю, — радостно предложил Коновалов.

— Спасибо, Владимир Игнатьевич, как-нибудь в другой раз, — отказался Зададаев со всей возможной любезностью. — Сегодня никак не могу, дела. Вот на днях непременно загляну, покажусь толком. Может, в самом деле что-нибудь там не в порядке, — постарался он утешить эскулапа.

— Знаю я вас, — тоскливо вздохнул Коновалов. — Здоровы больно. Разве что ногу кто сломает, так и то не мне, а Женьке работа, — завистливо добавил он.

Зададаеву стало смешно.

— В следующий раз обязательно, — серьезно пообещал он. — А сейчас просто дайте мне какое-нибудь снотворное.

Коновалов встал, подошел к шкафу в углу приемной, выдвинул один ящик, другой, достал ампулу для безукольной инъекции.

— Вот, — сказал он, протягивая ампулу Зададаеву, — и безобидно, и надежно. Приставьте ее к сгибу руки присоской, через сорок пять секунд содержимое впитается, а через пять минут вы будете спать сном праведника.

— Спасибо, — сказал Зададаев, бережно укладывая ампулу в нагрудный карман рубашки. — И клятвенно обещаю, что на днях приду для самого детального осмотра — как только будет время.

— Оставили-таки лазейку, — ухмыльнулся Коновалов. — Так я и знал: придете, когда курносый рак на горе свистнет…

— Что вы, — возразил Зададаев, — минимум на день раньше!

И поспешно ретировался, потому что Коновалов явно искал взглядом предмет потяжелее, собираясь расправиться с посетителем, как Лютер с чертом.

Зададаев взглянул на часы: до тех пор, пока медики выпустят Аракелова из «чистилища», оставалось еще больше часа. Пожалуй, можно было и пообедать. Не только можно, но и нужно — за всей суетой днем он не успел этого сделать. Зададаев направился в столовую.

Народу здесь было мало. Зададаев подошел к окошечку раздачи, посмотрел меню. По такой жаре стоило бы взять чего-нибудь такого… Ага, окрошка. Увы, окрошки не оказалось. Кончилась. Оно и понятно — время уже отнюдь не обеденное. Пришлось взять холодный свекольник (и то последнюю порцию) и плов. Плов, надо сказать, у здешнего кока получался изумительный, сплошное таяние и благоухание. И если плов значился в меню, Зададаев брал его, не раздумывая. Поставив на поднос тарелки и высокий стакан с кофе-гляссе, Зададаев направился к заранее облюбованному столику. В открытый иллюминатор временами плескал в столовую не то чтобы ветер, но все-таки глоток-другой свежего воздуха; прямо над головой крутился лениво вентилятор, заставляя чуть заметно подрагивать кончики бумажных салфеток в пластмассовом стакане.

Зададаев придвинул к себе тарелку со свекольником и принялся за еду. Только сейчас он понял, насколько проголодался. «Пожалуй, возьму вторую порцию плова», — подумал он.

За соседним столиком потягивали кофе океанолог Генрих Альперский и вездесущий Жорка Ставраки. Говорили они негромко, и Зададаев не стал прислушиваться.

— Константин Витальевич, — обратился вдруг к нему Генрих, — что тут Жорка заливает?

— М-м-м? — промычал с набитым ртом Зададаев, пытаясь придать этим нечленораздельным звукам вопросительную интонацию.

— Я не заливаю, — обиделся Ставраки. — Я просто рассказываю, как наш дух труса спраздновал.

— Ну и как? — спросил Зададаев, чувствуя, что молниеносно звереет. «Нет, — подумал он, — так нельзя. Спокойнее надо. Ведь ясно же, что так и будет. Только не легче от того, что ясно…»

— Очень просто, — охотно пояснил Ставраки. — Побоялся из баролифта выйти. Патрульники с Гайотиды-Вест взорвались, вот он и струсил… Хорошо еще, что не все у нас такие, — нашлась светлая голова, «Марту» угнала и сделала дело, спасла этого американца… Так ведь?

— Неужели так, Константин Витальевич? Не верю, — убежденно сказал Генрих. — Я Сашку не первый день знаю, не мог он…

— Нет, не так, Георгий Михайлович, — сухо сказал Зададаев, сдерживаясь, чтобы не наговорить резкостей. — Аракелов действовал абсолютно правильно, и все его действия я полностью одобряю. А той светлой голове, что «Марту» угнала, насколько я понимаю, сейчас мастер дает выволочку по первому разряду. И вряд ли я ошибусь, если предположу, что этой светлой голове небо с овчинку покажется.

— Неужто выговор вкатит? — сочувственно спросил Ставраки.

— Надеюсь, выговором ваш герой не отделается.

— Спишут? — ахнул Генрих. О таком он еще, пожалуй, и не слыхал.

— Все может быть, — не без злорадства сказал Зададаев.

— А кто это, Константин Витальевич?

— Не знаю, я раньше с мостика ушел.