Кир Луковкин - Простуда

— Я — да. Сжег их. Оставлять было слишком опасно.

— А как же наука?

— Это мизер. Самое невинное.

— Ха-ха! Грош тебе цена, моралист кухонный. Ты смотришь на меня так, будто я новый тип бомбы изобрел. А сам? Решил что зло определяется размерами. Может ты там зверюгу какую-нибудь выводишь? Или новые параметры отбора! Новую tabula rasa придумал?

Кажется, Саня попал в цель: мужик сгорбился, оперся руками о стол. Потемнел.

В какой-то момент Хохлову показалось, что этот небритый человек набросится на него и просто зарежет как свинью. Он чувствовал, что вероятность есть и вполне внушительная. А потом Саня пришел к логическому выводу, почему это так. Зависть.

Мужик, как под наркозом, вынул из штанов ключ и положил их на стол.

— Нижний, повернуть два раза направо, — глухо сказал он.

Благодарный, Хохлов быстро схватил железку и ринулся в прихожую. Все совпало, он провернул ключ и распахнул входную дверь в квартиру. Выпрыгнув наружу, он облегченно вытер лицо от пота. На верхней площадке курили школьники, все как один, дружно впали в транс и в полном молчании уставились на Хохлова. Саня глотнул, и, чтобы не пугать детей, громко крикнул в недра квартиры:

— И не забывайте вирусную диагностику проводить!

Успокоившись, он потопал к выходу. Щебетание наверху возобновилось.

Где-то через час Хохлов закончил картину и теперь критически рассматривал полотно в поисках дефектов. Таковые отсутствовали, что Хохлова напрягало. И куда это сдать? Плюс наветы кухонного благожелателя. При всем их экстремизме, зерно истины имело место быть. Хохлов крепко задумался, блуждая глазами по ало-розовому полотну, изображавшему широкую равнину с целым оркестром различных вещей. Каждый элемент занимал строго предначертанное место. Предметы различных форм, очертаний, оттенков причудливо выстроились в неком скрытом порядке, как бы водя друг с другом и с долиной, на которой находились, фантастический хоровод. Тени и отсветы органично переплетались между собой, образуя многомерный узор, чем-то напоминающий фракталы. Саня чуть расфокусировал зрение, чтобы детали смазались, и довольно ухмыльнулся — эффект работал на всех уровнях четкости. Изображение трансформировалось. И близорукий, и дальнозоркий, даже полуслепой человек поймет, что картина жива. Конечно, до Сальвадора ему далеко, но кое-что намазюкать удалось. Неужели эта невинная картинка способна изменить мир? Саня недоверчиво покачал головой.

А ведь способна.

Она может стать таким же катализатором для какого-то зрителя, как для тебя стал катализатором злополучный насморк. Который, кстати, уже прошел. Она может вызывать разные чувства. Эмоции. Может кардинально повлиять на восприятие — не только одного, — миллионов людей. Повернуть ход истории. Сменить вектор развития. Саня вздрогнул, даже дышать перестал на полминуты. Тишина окутала пустую квартиру, за стенами которой вертелся этот суетный человеческий мирок. Хорошо, что мама сегодня у сестры. Хохлов знал, что все эти догадки правда. Но больше всего его пугало не то, что это так, а вопрос: откуда это пришло в его голову? Вместе с болезнью? Вполне вероятно. Или это — сама воплощенная болезнь? Но в таком случае материализованная инфекция принесет человечеству вред, разве это не логично? Заблуждение. Несомненно, инфекция всего лишь ключ к Чему-то. К тому же она может вовсе не болезнь? Может она — это особое состояние материи, в котором разум разворачивается на полную катушку…

Нащупав рукой стул, не глядя, Саня ткнулся задом в мягкое. Эзотерика какая-то. Муть. Получается, от меня зависит, каким станет этот мир. Но разве каждый из нас не может его изменить? Штука в том, что может. И меняет, ежесекундно. Только вот в рамках своих способностей. А он рамки эти раздвинул, до самого горизонта. Санкционированное волшебство!

И теперь пожинает плоды. Александр Хохлов сидел в полутемной комнате, на обочине реальности, где-то на грани между двенадцатью и часом ночи, в строении, расположенном на одном из материков планетки, затерянный среди безбрежного космического пространства, девяносто восемь процентов которого составляла темная материя, а перед ним было открыто окно в иной мир.

— Mein Gott, — прошептал он, наблюдая, как картина самым натуральным образом оживает. Как вещи двигаются, приобретая объем.

Достаточно протянуть руку — и он окажется по ту сторону. Да, такое периодически случается: одна из крыс находит выход из этого гигантского многоуровневого лабиринта.

Рисованный, и теперь оживший пейзаж был прекрасен, исполнен счастья и умиротворения, гармонии и порядка. Тот мир манил к себе, затягивал. Саня скрипнул зубами и не без труда прекратил реакцию. Секрет восприятия полотна знал пока исключительно он. Но если предположить, что кому-то удастся разгадать головоломку, человек этот все же не сможет найти его личный мир. Возможно, обнаружит какой-то свой мирок или вселенную, но уж точно не его. Наши миры остаются с нами, от начала и до самого конца.

Переведя дух, он снял трубку и набрал номер государственной галереи.

Итак, еще одно дело улажено. Затем, вспомнив, что на рабочем столе остались какие-то заметки, сделанные бессонными ночами на прошлой неделе, Саня отправился их уничтожать. Плотно исписанные быстрым, торопливым почерком листы серой бумаги лежали неряшливой кипой по всей поверхности стола. Саня сгреб их в кучу, чтобы можно было выкинуть все сразу, за один заход. На глаза невольно попались строчки:

«Вот предположительный аргумент неисчерпаемости нового. Поскольку информация — это определенным образом упорядоченная материя, то упорядочение материи может иметь биллионы различных вариантов на биллионах различных уровней, и каждый из вариантов будет уникален, или как минимум, неповторим с высокой степенью вероятности — поскольку вариантов комбинации связей между элементами тьма. Единственное, чем ограничена информация, производимая человеком, это его физические, а точнее умственные возможности. В человеческом мозгу содержится 16 миллиардов нейронов. Вот потолок, выше которого виду Homo Sapiens Sapiens не прыгнуть. Мы ограничены собственными видовыми рамками, алгоритмом нашего существования. Более узкие цепи — это язык, его знаки, а точнее алфавит и числа, абстрактно-логические системы. Кстати, у племени майя существовала принципиально иная система исчисления, чем арабская система цифр….»

Хохлов попытался отвести глаза, но вязь букв упрямо лезла в голову:

«….В конечном счете, все вопросы будущего человека упираются в его плоть. А все вопросы сущего — в материю. Особенности которой, кстати, так до сих пор и не разгаданы. Как впрочем, и самого человека. Вопрос лишь в том, что познавать первым — вселенную (в не материалистическом смысле, а в онтологическом), или человека как разумную скажем так субстанцию. И вопрос в том, познавать ли это вообще».