Николай Романецкий - Прозрение крота

- Да, - сказал он. - Поесть было бы неплохо. Жаль, нечего...

- Ой! - воскликнула Наташка. - Что это?

- Где? - Иван привычно сдернул с плеча лайтинг.

- А вон там впереди - справа.

Он посмотрел по тому направлению, куда показывала Наташка, и увидел. Недалеко от дороги стоял серый, судя по всему, железобетонный столб. Стоял он на границе небольшого пепелища, и на пепелище этом лежал странно скрюченный человек. Как будто в охапку кем-то схваченный... Иван оглянулся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. Тем не менее он выключил предохранитель у лайтинга, и они с Наташкой побежали к пепелищу.

Человек лежал на спине, и, когда они приблизились, стало ясно, почему он так скрючен: руками и ногами он был привязан к жерди. Иван вспомнил лесных охотников и снова огляделся по сторонам. Потом он подошел к лежащему и остолбенел - это был рыжий Мозли. Он лежал с закрытыми глазами и, казалось, был мертв, но когда Иван, достав нож, наклонился над ним, чтобы перерезать веревки, Мозли открыл глаза.

- Кто здесь?.. Это ты, Грант?!

Тут лицо его расплылось в глупой улыбке - он узнал Ивана. Иван чиркнул два раза ножом и отбросил жердь в сторону.

- Это ты, парень? - хрипло проговорил Мозли, с трудом встав на колени и растирая запястья. - А меня вот, видишь, приговорили к смерти. Из-за тебя, кстати...

Иван улыбнулся в ответ. Ему почему-то доставляло огромное удовольствие видеть перед собой этого рыжего бородача. Как будто встретил среди чужих недобрых людей давно знакомого человека.

- Чего скалишься? - ворчал охотник. - Так-то ты платишь за угощение... А я еще дочку ему!.. Не знаю, чего это вчера со мной произошло. Никогда такого не было. Уговорил девчонку и к тебе вел, и вдруг страх какой-то напал... А Мюррей, собака, сам бежал как трусливый шакал, а сегодня набросился. Ты, говорит, струсил, ты, говорит, пришельца упустил, из-за тебя, говорит, моя Линда здорового внука мне не родит... И на тебе, Рыжий, раз-два, и ты превращен в паршивого труса!..

Он копошился в пепле, пытаясь то сесть, то встать, растирая руки и пряча лицо, и говорил, и говорил, бормотал, грозился, и Ивану вдруг стало понятно, что этот человек действительно пережил большой страх, но не вчера, а сегодня, недавно, только что, да и сейчас не до конца еще ему верится, что все уже позади, и что в лице Ивана к нему пришла жизнь....

- А Грант, собака, тут как тут: "Шу-шу-шу!.. Шу-шу-шу!" И на тебе, Рыжий, приговор: к Огненному Столбу тебя, Рыжий, за то, что мальчишку упустил... Ты не баба, Рыжий, бабу бы мы еще, может быть, и простили бы, потому что баб у нас мало, а баба рожать может, ей только мужика нормального дай, а без тебя, Рыжий, поселок переживет - охотников хватает, да и дочка твоя без тебя скорее родит, а то ты все кого-то ищешь ей, подбираешь все, и тот тебе не по нраву, и этот не подходит... Ну, думаю, все! - принесли, положили, возврата уже нет, а тут ты, парень, как Бог тебя послал... А это девка твоя? Ничего девка. Симпатичные вы ребята, только бледные да хилые... Господи! - простонал он вдруг. - Неужели же это правда?!

Наташка с любопытством смотрела на этого странного дядьку, а потом вдруг спросила Ивана:

- А что за девчонку он к тебе вел?

- Это он так, - сказал Иван, и Мозли тоже забормотал: - Это я так, к слову...

Значит, вот он и есть, Огненный Столб, думал Иван. Значит, сюда хотел отправить меня вчера Грант. Жертвенное место у них здесь... Если ты провинился и если ты не женщина, которая может рожать, - к Столбу тебя... И если ты только что появившийся на свет ребенок и вся твоя вина (и не твоя даже!) - в том, что ты родился уродом - к Столбу тебя... И даже если ты женщина, но в силу каких-то причин бесплодна - к Столбу тебя... Нечего тебе хлеб даром есть, освободи место у стола...

А чего же ты хотел, сказал себе Иван. Чтобы люди, принужденные жить по звериным законам, жили по каким-то другим, светлым и гуманным?.. Чтобы черви жили по законам бабочек?.. А сам-то ты давно ли узнал эти светлые и гуманные законы?.. Да и не узнавал ты их, а просто тебе о них рассказали. По доброте душевной или по злому умыслу - даже этого ты толком не знаешь... Может быть, ты просто заводная игрушка в руках двух людей, знавших мир до катастрофы. Завели тебя ключиком, ты и побежал. И мчишься ты, по разумению своему, куда глаза глядят. Но детеныш крота бегает по тем ходам, которые вырыл в земле его папа...

Ну и что, думал Иван. Вот пусть крот и ходит по норам. А я не крот, я человек... И уж если ткнули меня физиономией в грязь и сказали, что это отвратительно, и понял я, что это отвратительно, то пусть будет хоть миллион причин существования этой грязи, я все равно не скажу, что тут хорошо. Даже если сам буду вынужден жить в ней...

Подожди, подожди, говорил он себе. Ты так любишь мир, который был до катастрофы, ты так желаешь если не возвращения его, то хотя бы чего-либо ему подобного... Но разве не мир этот виноват в том, что появился Черный Крест, разве не он виноват в том, что уже второй век немногие уцелевшие люди живут по звериным законам?..

Да, думал Иван, он виноват в этом, все верно. Но ведь это не значит, что мир был плох. Потому что тогда у людей было право выбора... Человечество всегда должно иметь право выбора. Это как зеркало, в котором человек может увидеть себя: каков я... Вот почему я и хотел взорвать свой мир - наконец-то, я это понял. Ведь только неправильный выбор привел к тому, что человек перестал быть человеком и превратился в раба судьбы, вынужденного ползать по раз и навсегда вырытым норам. И значит, надо вернуть человеку право выбора...

Все это верно, говорил он себе, но ведь ты, даже сделав свой выбор (представилась в жизни такая возможность!), все равно остался рабом. И пусть ты даже станешь властителем Приюта, но править тобой все равно будет Черный Крест - злое дитя того времени, которое ты так любишь. Так нужна ли такая жизнь и не лучше ли сразу?..

Нужна, думал он, и не лучше. Потому что одно у меня не отнимет никто - выбор между равнодушием и ненавистью. И если до сегодняшнего дня я и не любил Черный Крест, но воспринимал его как нечто изначально заданное, как грозу, например, или как землетрясение, то теперь я его ненавижу, и буду ненавидеть всегда, и детей своих воспитаю в ненависти к нему, и внуков, и всех окружающих меня людей, и когда-нибудь эта ненависть знать себя даст!..

Наташка видела, как корежит Ивана. Как сначала он улыбался и слушал рыжего охотника. Как потом помрачнел и согнулся, будто на плечи ему взгромоздили непосильный груз. И как медленно, с трудом выпрямился и с вызовом посмотрел в небо. Тут он вздрогнул, обернулся, и Наташка увидела его расширенные от ужаса глаза.

- Крест! - тихо сказал он. - Почти в зените... Проворонил... Проклятое солнце!

И Наташка посмотрела вверх и вдруг увидела, что с серых небес смотрит на них мертвый глаз, острый, равнодушный, беспощадный, и даже не на них он смотрит - не на нее, застывшую в оцепенении, и не на этого рыжего старика, которого она вчера так сильно напугала и который так и не понял ничего, как и сейчас ничего не понимает и все что-то бормочет - а смотрит он прямо на Ивана, и понял уже все Иван, сумасбродный, равнодушный к ней человек. И она тоже поняла, что этот мертвый беспощадный глаз - последнее, что она видит в жизни, и не станет сейчас ее, и не станет сейчас рыжего, и не станет сейчас его, сумасбродного, равнодушного, любимого человека...