Николай Романецкий - Сумасшедший в горах

Чуть позже, уже более или менее придя в себя, я решил, что никогда больше уже не смогу стрелять в моих сограждан, как бы их не называли. А потом я узнал место, где оказался, и что отсюда совсем недалеко до дома, где живут мои родители и где восемнадцать лет прожил я (видимо, в своем диком беге по улицам и дворам я инстинктивно стремился к родному дому).

И снова была заполненная страхом дорога, во время которой никто мне не встретился и никто не пытался в меня стрелять; и испуганные глаза моей матери, открывшей дверь на ошалелые звонки; и мои сбивчивые объяснения, прерываемые неудержимыми рыданиями; и ранение отца шальной пулей во время жестоких уличных боев на следующий день. Вечером же мы узнали, что в стране произошла революция, и к власти пришло народное правительство. Всем, кто не участвовал в карательных рейдах, была объявлена амнистия, и я, доведенный страхом чуть ли не до сумасшествия, наконец, облегченно вздохнул. Через месяц я уже работал в народной полиции. Там и я понял, что делу этому готов отдать всю свою жизнь. Мы ловили мародеров и спекулянтов, воров и грабителей, расплодившихся насильников и убийц, даже к самой мафии начинали подбирать ключи. Но пришла дождливая октябрьская ночь, и генералы совершили переворот. Все народные министры были расстреляны "при попытке к бегству во время ареста", а премьер-министра Риммера вместе с женой и детьми сожгли из огнемета прямо у дверей их квартиры.

На следующий же день все мы - народные полицейские - были уволены. К счастью, у моей матери оказались кое-какие сбережения, и благодаря ей я смог стать частным детективом.

Я всегда считал, что в жизни мне здорово повезло. Работу свою я люблю и (отбросим ложную скромность) знаю неплохо. Она нужна людям, и, что немаловажно в нашем мире, нужна любой власти: и либералам, и фашистам, и коммунистам. А ладить с властями не так уж трудно - не берись за дела, касающиеся их интересов, и не суй свой нос в политику... И все же надо признаться, что год с небольшим работы в народной полиции был самым счастливым годом в моей жизни (не считая, конечно, тех двух месяцев знакомства с Исидорой). Что поделаешь: у каждого человека есть свои звездные часы, и когда они уходят в прошлое, ему остается только пребывать в светлой грусти щемящих душу воспоминаний...

Разбудил меня толчок в плечо. Я открыл глаза и увидел Гонзалеса.

- Уже ознакомились? - спросил он, саркастически улыбаясь, отобрал у меня красную папку и снова пошел к пилотам.

Я выглянул в иллюминатор и обомлел: вокруг были горы. Они закрыли собой весь мир, возвышаясь и слева, и справа, и спереди, и сзади - везде, куда бы не падал взгляд. Как всегда, при виде их заснеженных вершин внутри у меня что-то оборвалось, сердце заныло сладко-сладко, и мысленно я уже карабкался хотя бы вот на эту, так похожую на сидящего человека в белой шапке, и заботило меня лишь одно: надежна ли страховка? Горы были моей второй любовью, и, хоть выбраться к ним удавалось нечасто, встречи эти были всегда желанны и восхитительны...

Мы летели среди гор еще минут пятнадцать, а потом впереди выросла громадина, на вид весьма странная: вместо острой верхушки ее венчала небольшая плоская площадка. Вскоре я различил на ней какие-то строения. Вертолет начал снижаться, видимо, мы были у цели. В салон вернулся Гонзалес.

- Метеостанция. - сказал он, показывая на приближающиеся оранжевые домики.

Я еще раз проверил содержимое карманов и портфеля. Ничего такого, что могло бы дать пищу для подозрений относительно того, Смит я или не Смит, там не было. Пистолет уютно устроился под мышкой. Выполненный в виде авторучки "Усни!" - маленький баллончик с усыпляющим аэрозолем открыто торчал из нагрудного кармана. Красная папка была отдана Гонзалесу.

Шум двигателей вдруг изменился, они взвыли, и через несколько мгновений я почувствовал легкий толчок - мы были на метеостанции. Гонзалес распахнул створку люка, и я, не дожидаясь, пока спустят лестницу, спрыгнул вниз и увяз по колено в свежевыпавшем, поразительно белом снегу (хорошо, что догадался дома обуть горные ботинки). Дышалось легко и свободно, словно бы воздух и не был слегка разреженным. И тут я увидел метеоролога.

От симпатичного оранжевого домика по снежной целине бежал к вертолету, высоко вскидывая длинные ноги, парень в оранжево-желтой куртке.

- Ну наконец-то! - воскликнул он радостно. - Я уж тут чуть по-волчьи не выл... Да, извините! Джон Маккин, - представился он, - главный настоятель здешней обители.

- Джерри Смит, - сказал я. - Радист-альпинист.

Мы пожали друг другу руки.

- Эй, друзья, - крикнул из люка Гонзалес. - Потом познакомитесь... Погода, передают, портится, а нам еще обратно лететь. Давайте-ка быстро разгружаться.

Из люка посыпались на снег тюки и пластмассовые ящики. Метеоролог заглянул в пилотскую кабину и тут же отошел. Вид у него бьет несколько удивленный. Но тут он заметил, что я на него смотрю, и на лице его сразу же появилась приветливая улыбка. Разгрузка заняла всего минуты две, после чего Гонзалес помахал нам рукой и закрыл люк. Тючок с электроодеждой для меня он так и не выкинул. Двигатели снова взвыли, вертолет поднялся и быстро исчез за ближайшей вершиной.

- Как тут у вас с одеждой? - спросил я метеоролога.

- Прекрасно, - сказал он. - Имеются электрокостюмы фирмы "Цезарь", регулируются на любой рост. Я потом помогу вам подобрать. А сейчас надо быстро перетащить все это на склад.

Он подхватил один из тюков, взвалил его на плечо и понес к стоящему справа от оранжевого домика низкому серому сооружению. Вероятно, это и был склад. Я тоже взял тюк и потащил туда.

- К чему такая спешка? - спросил я, догнав метеоролога.

Он усмехнулся.

- Видите ли, - сказал он. - Через полчаса здесь будут семь кругов ада. И мне не хочется начинать завтрашний день с поисков груза. За ночь его так завалит снегом, что бульдозер потребуется, а его здесь, к сожалению, нет.

- С чего вы взяли?

Он скинул тюк на снег и показал рукой на одну из окружающих нас вершин. Действительно, из-за ее снежной шапки выглядывала небольшая тучка.

- Поверьте моему богатому опыту, - сказал метеоролог. - Вот первая предвестница непогоды, и, глядя на нее, я точно скажу, что нам с вами следует поторопиться.

За десять минут мы все перетащили на склад. Тюки были нетяжелые, но все же после ходьбы по снежной целине я несколько запыхался, метеоролог же дышал спокойно и размеренно, как и вначале.

Между тем погода действительно стала портиться, солнце затянуло каким-то маревом, и налетел холодный порывистый ветер.

- Все, - сказал Маккин. - Теперь быстро в дом, в тепло, к столу.

Я взял свой портфель, и мы двинулись к оранжевому домику. Осмотр окрестностей я решил отложить до более благоприятной погоды: вокруг уже начинала крутиться поземка.