Сергей Щипанов - Первый

— Повтори задание.

Странно. Не в духе Старика экзаменовать диверсантов. Само собою разумеющимся считалось: задание каждый должен помнить наизусть. Набираю ответ на клавиатуре:

—…проникнуть на «полигон Z-11». Не допустить, чтобы ракета SW72 достигла цели…

Стучу и стучу.

Шеф внимательно смотрит на меня сквозь толстые линзы очков. «Старик»…, а ведь ему только сорок семь. Но по виду — все семьдесят. Болезненная худоба, резко очерченные морщины, седина — жизнь потрепала моего Старика. Белоснежный мундир с золотисто-черными шевронами сидит мешковато. Маленькая слабость шефа — перед заброской агента он всегда являться «при параде». Я наблюдаю за ним через монитор из-за стеклянной перегородки: строжайший карантин, не менее жесткий, нежели при подготовке к длительному космическому полету. Яркий, как в операционной, свет бьет в глаза, отвратительно пахнет лекарствами; мне предстоит еще накачка ударными дозами стимуляторов и прочей дрянью.

— Сол, я должен сказать тебе… — Шеф тяжело вздыхает. — Сынок… мы не сможем забрать тебя обратно. Твой билет только в один конец.

Старик отворачивается. Мне жаль его: в какой-то степени мы одно целое, роднее, чем близнецы, хотя совершенно разные; расставаясь с ним навсегда я теряю больше, чем отца. Но испытывает ли он ко мне такие же родственные чувства? Нет, это было бы слишком. Он любит меня, как хозяин преданную собаку, но не более того. Так должно быть. Мне так легче думать…

…Я иду в сторону капсулы на ватных, плохо слушающихся ногах, словно какая-нибудь сухопутная крыса, а не опытный хронопутешественник.

— Джонни! Стой спокойно, никуда не отходи! Что за наказание с этим ребенком! — В голосе молодой женщины, однако, слышится не раздражение, а гордость.

Мальчик четырех лет в яркой клетчатой курточке смотрит, раскрыв рот, по сторонам. Как много людей вокруг и все куда-то торопятся. Страсть, сколько военных: летчики, моряки, артиллеристы. Джонни, малое дитя совсем не мирного времени, уверенно различает по форме даже рода войск. Его мама — темноволосая женщина с фибровым чемоданом в одной руке и тяжелой клеёнчатой сумкой в другой — оглядывается по сторонам.

— Джонни! Иди сюда!

Женщина ставит ношу у стены, усаживает мальчика на край чемодана, достает кошелек, вытряхивает на ладонь мелочь, входит в телефонную будку.

— Алло, Полли?… Я!.. Да-да, Джулия!.. С вокзала!.. Как же так, я написала… третьего дня. Ты не получила письмо?… Полли, можно Джонни поживет у тебя немного? Мими заболела и…. Да, конечно! Не заблужусь.

Сложенные из нетесаного камня приземистые строения: амбары, свинарники, овчарни, конюшни, коровники выстроились по обе стороны дороги. Сразу за ними пластались выпасы, с фламандской тщательностью расчерченные проволочной оградой на правильные квадраты и прямоугольники. На ближайшем к дороге участке расположилась батарея реактивных снарядов «Vergeltungswaffe — оружие возмездия»: три полугусеничных тягача с «майлервагенами» — специальными платформами для перевозки ракет, автоцистерны с жидким кислородом и спиртом, передвижной генератор, приземистые штабные автобусы. Два хмурых офицера вермахта, один в чине майора, другой — полковника курят, издали наблюдая за действиями расчетов.

— Получил от Эльзы письмо. Пишет: бомбят почти ежедневно. В иной день по два-три раза. Теперь «томми» начнут охоту за нами. Как полагаете Кранц, после сегодняшних пусков они прилетят сразу, или будут ждать утра?

— Подождут, конечно…, хотя… на все воля Божья!

Майор швыряет окурок под ноги и тщательно втаптывает его в землю. Потом несколько раз бьет каблуком хорошо начищенного сапога в то место где ямка, хотя уже давно не видно окурка…

Момент временного перехода невероятно болезненный. По воздействию можно сравнить с падением со значительной высоты: организм получает встряску, полностью компенсировать которую не в состоянии никакие снадобья. Несколько секунд я приходил в сознание, пытаясь понять, на каком пребываю свете. По носу ударил резкий запах навоза в комбинации с выдержанным перегноем. В итоге обнаружил себя лежащим на мокрой траве; очнулся окончательно. Темень вокруг стояла непроглядная. И тишина, только далекий стрекот; сверчки? Прислушался. Нет, скорее треск движка. Нужно идти на звук.

С небольшого пригорка покрытого низкой травой отлично просматривался луг и вся батарея «фау», освещенная прожекторами. Ракеты на стартовых столах торчали огромными остроконечными колоннами. Впечатление некоторой несерьезности, «игрушечности» Фау-2, возникающее при разглядывании их на снимках, здесь напрочь отсутствовало. Классические формы и пропорции металлических «сигар», раньше вызывавшие у меня ассоциации с рисунками карикатуристов, тут внушали уважение и где-то даже восхищение. Я смог воочию убедиться в справедливости мнения: Фау-2 в конструкторском отношении опередили свое время на полтора десятка лет. Однако ж не любоваться этими динозаврами от техники прибыл я сюда. Мне нужна семьдесят вторая, но как ее опознать? Идти напрямик пока рискованно. Группы из нескольких десятков солдат облепили стартовые столы как муравьи: тянут топливные шланги, пусковые кабели, заворачивают и отворачивают болты, шпильки, гайки. Я знал: «моя» ракета уйдет со старта последней. Это давало шанс. Нужно только успеть сделать все за промежуток между вторым и третьим пусками. Успеть!? А интервал всего 30 секунд…

Эффектное зрелище — старт ракеты. Особенно ночью. Прозвучала команда на немецком: «Всем в укрытие!». Взревели моторы автоцистерн и эти бидоны на колёсах, подпрыгивая на кочках, попрятались за строения; солдаты спустились в траншеи. Несколько минут тишину нарушало лишь тарахтение движка генератора, затем раздался громкий хлопок и ближайшая ко мне «фау» выплюнула язык пламени. Шипение подобное шуму от газосварочной горелки длилось с минуту, дальше — адский грохот и ракета закуталась дымовым облаком. Душераздирающий рев всё усиливался и скоро дошел до предела переносимости. Яркое, до боли в глазах, пламя бушевало под стартовым столом. Выше — сплошная стена дыма. Наконец из клубов медленно выполз блестящий в свете прожектора нос ракеты, а за ним явился и весь четырнадцатиметровый корпус. Набирая скорость гигантская «сигара» рванула в ночное небо, прочертив огненную дугу. Не успел слух у меня восстановиться, как все повторилось вновь. Я подобрался, сосчитал мысленно до десяти и со всех ног бросился к последней «фау». Тут уж быть обнаруженным я не опасался: ни один здравомыслящий, даже увидев меня, не мог заподозрить неладное.