Кирилл Юрченко - Люди в сером 3: Головоломки

Серегин искоса глянул на Олега. Тот смотрел в сторону и никак не отреагировал на свое понижение в статусе.

— Как быть с оружием? — спросил, не надеясь на результат, Серегин. И оказался прав.

— Никакого оружия, — мотнул головой Вольфрам. — Бывший спецназовец его сразу же почует. Только рации спецсвязи. Они маленькие, надеюсь, и останутся незамеченными. Все-все, — поторопил он их. — Идите работать.

И стал что-то искать у себя в столе.

В коридоре Серегин не удержался и толкнул в бок Олега.

— Слышал, я старший, — сказал он.

— Радуйся, подфартило, — безразлично отозвался Олег. — Ты и будешь докладывать ему, — он кивнул на дверь кабинета.

Рации спецсвязи они получили на четвертом этаже — поскольку «Консультация» целиком находилась под землей, то счет этажей шел, разумеется, сверху вниз, — в спецхране, куда вели аж три пары толстых, бронированных дверей, без магнитных карточек миновать которые было попросту невозможно. Рации были просты, надежны и незаметны. Крошечная пуговка динамика крепилась на тыльной стороне мочки уха и походила на черную бородавку. Микрофон, чуть меньше булавочной головки, легко прилипал к краю воротника рубашки. Включалось все это легким щелчком, выключалось так же. Радиус действия — весь немаленький город плюс его окрестности, окружность радиусом пятнадцать километров. Просто мечта, а не связь.

— С чего прикажешь начать, старший? — спросил, усмехаясь, Олег, когда они вышли на улицу, под горячее летнее солнце.

— Неплохо бы с обеда, — вздохнул Серегин, — но… — Он глянул на часы. — Уже три часа пополудни. А давая нам два дня, Вольфрам наверняка имел в виду, что первый из них — сегодняшний. Так что пошли по адресам.

— Ну, пошли, — пожал плечами Олег. — Ты начальник, так что спорить не буду.

Серегин удивился его покладистости, но не стал доискиваться до первопричин — впереди действительно было слишком много работы и слишком мало времени.

Из разговора двух медсестер о странностях больного Олейникова:

«— … слышь, Зоя, там велят Олейников на перевязку! Андрей Викентьевич ждет!

— Не пойду я к нему! К Олейникову.

— Рукавишникова, ты чего?

— … Наташ, понимаешь… Боюсь я его.

— Рукавишникова! Брось, Зоя! Чего выдумала?

— А ты сама не замечаешь? Злой он какой-то. Когда в глаза смотрит, от него прям чем-то нехорошим веет. И все время молчит. Никогда ничего не скажет, не спросит. И эта странная игрушка его. Он с ней почти не расстается. Я тебе рассказывала, как Андрей Викентьевич взял ее на секундочку в руки, пока Олейников спал? Мне казалось, он его за это убить готов был!

— Кто кого?

— Ну, этот Олейников, кто же еще.

— Шутишь? Он же инвалид!

— А ты сама-то в его палату давно заглядывала?..»

14 июня 1983 года

В восемнадцать ноль-ноль следующего дня Серегин доложил в очередной раз Вольфраму о результатах. Сделал он это легко и быстро, поскольку докладывать-то, честно говоря, было совершенно не о чем. Результатов — ноль. Все Олейниковы-инвалиды совершенно не имели отношения к искомому. Закончив разговор, Серегин выключил рацию, потрогал опухшую правую скулу и поморщился. Не все инвалиды были разговорчивы и словоохотливы, некоторых приходилось убеждать вступить в диалог. Иногда даже силой.

— Ну, что шеф? — спросил стоявший рядом Олег.

— А что шеф? — пожал плечами Серегин. — Шеф хмыкнул и пробормотал, что мы можем быть свободны до завтрашнего утра.

— Прекрасно, — улыбнулся Олег. — Жизнь налаживается. Пока…

— Ты куда? — спросил Серегин.

— А что, тебя некому отвести за ручку домой? — ухмыльнулся Олег. — Может, еще и манной кашкой накормить?

— Кашку можешь жрать сам, — огрызнулся Серегин, — телепат хренов. У нас осталось еще одно дело.

— Так вроде мы всех обошли, — не понял Олег.

— Вроде, да не совсем, — сказал Серегин. — Мы кое-что упустили, с чего стоило и начать-то. Догадался, что?

— Нет, — ответил Олег, — зато я догадался, что накрывается моя личная жизнь медным тазом.

— Да не обязательно, успеет еще твоя личная жизнь. Это не долго, если повезет. Нам нужно было начинать с военного госпиталя, где лежал наш Олейников. Поговорить с его лечащим врачом.

— Так его же оттуда давно выписали. Больше года прошло. К тому же мы с тобой читали его диагноз в личном деле.

— Читали, — сказал Серегин, — но я еще когда был участковым, успел убедиться в одном, бумажки-справки всякие — это одно, а разговор с живым человеком — совсем другое, и зачастую более перспективное. Усек?

— Не учи ученого, — сказал Олег. — Только поздно уже сейчас. Его врач наверняка дома чаи гоняет.

— Это госпиталь, — мотнул головой Олег. — Там дежурят сутками. Надеюсь, нам повезет.

Прямо из уличного телефона-автомата он сделал несколько звонков, установил, что Олейникова лечил сам заведующий ожогового отделения и что как раз сейчас он находится на суточном дежурстве в отделении, а также договорился о немедленной встрече.

— Все, поехали, — сказал он Олегу с довольной улыбкой. — Нас уже ждут.

Несмотря на то, что Сибирск был большим городом, к тому же областным центром, местное отделение КГБ не имело здесь своего госпиталя, и его сотрудники были приписаны к военному, а военный госпиталь был в Сибирске самым большим по всей Сибири и Дальнему Востоку. Располагался он в дальнем конце города на тихой улочке, где растянулся целых два квартала, поскольку был расположен в комплексе старинных зданий дореволюционной еще постройки.

Построили комплекс еще в начале Первой мировой войны, и предназначен он был изначально под госпиталь. Сюда, через полстраны, свозили раненых солдат и офицеров, здесь трудились отличные медики и фельдшеры, так что у госпиталя уже тогда сложились славные боевые традиции. В конце тридцатых к нему пристроили еще парочку зданий, и не зря, поскольку во Вторую мировую, называемую Великой Отечественной, снова в Сибирск покатили бесчисленные эшелоны с ранеными. После войны и до настоящего момента госпиталь обслуживал сразу три военных округа, так что дел тут всегда хватало.

Серегин никогда здесь не был, так что госпиталь его поразил с первого взгляда. За высокой бетонной оградой прятались двух и трехэтажные длинные здания. По архитектуре они резко отличались не только от простых, как валенки, пятиэтажных панельных «хрущевок», но даже и от «сталинского ампира» со смешной претензией на монументальность и какой-то невнятной революционной лепниной под крышей, которую без бинокля было и не разглядеть. Нет, госпитальные постройки были всего лишь трехэтажными, но почему то выглядели внушительными и солидными. Сложенные из красного кирпича, они не нуждались в штукатурке и даже покраске, и, если бы их хотя бы изредка мыли, были бы красивыми даже теперь, семьдесят лет спустя. Узоры из кирпичей под крышей, а также простые украшения из тех же кирпичей, подчеркивающие каждый угол и изгиб зданий, — все говорило о том, что строили их со старанием и любовью к своему делу, а не просто лишь бы стояло.