Евгений Гаркушев - Выше времени

— Она сама выбирает, где ей быть. Здесь никакой Удук не поможет.

— А Леночка?

— И Леночка разберется со своими проблемами сама. В конце концов, она виновата в сложившейся ситуации. Никто не заставлял ее заигрывать с канадцем и посылать ему свои фотографии в голом виде. Она знала, что муж ее действия вряд ли одобрит… А теперь боится его. Пусть определяется — свободна она делать то, что хочет, или должна оглядываться на других. И если оглядывается — пусть не сетует, что с ней обошлись жестоко люди, от которых она зависит.

Стены и мебель вокруг вдруг разом исчезли. Я оказался в пространстве, где не было ничего. Ни черноты, ни света, ни предметов, ни воздуха… Что-то серое, непонятное, неосязаемое и невидимое. И все же пространство воспринималось.

— Куда теперь? — раздался в моем мозгу голос Дипломатора.

— Нужно обязательно выбрать? А как же случайное действие Удука?

— Действие Удука строго закономерно. Но твоя монада адаптировалась к нему. Выработала противоядие. Еще одно перемещение — и ты вновь будешь двигаться в обычном потоке времени и вероятности. До поры до времени.

— Это страшно?

— Тебе виднее, — голос Дипломатора стал веселым. — Если ты хочешь сохранить телесную сущность — это не очень удобно. Если хочешь перейти в разряд иных существ — нет никакой разницы…

— Я хочу еще пожить, — заявил я с внезапной тревогой за свою судьбу. — Хочу общаться с людьми. Они мне еще не надоели!

— Да никуда люди не денутся… Но впрочем, я тебя понимаю. Куда? Домой?

— То есть?

— В ту точку вероятностного пространства, откуда ты прибыл?

— Почему именно туда?

— Обычно все хотят вернуться назад. Понимают, что они жили в лучшем из миров. Что ориентация их монады изначально была наиболее правильной. Потому что случайными метаниями не достигнешь того же, чего можно достичь размеренной, плавной жизнью.

— Не знаю… — я хотел пожать плечами, но у меня не было плеч, как таковых. Хотел улыбнуться — но мне было нечем улыбаться, не было средств выразить свое веселье. Да и веселье — очень отдаленное понятие мое тогдашнего состояния. Я воспринимал себя, я существовал — как идея. Это было немного страшно и в то же время очень приятно. Возможно, сейчас я был ближе всего к абсолюту. — А как же Инна? Она так и останется на острове? И Юля, что считает себя Олей… Я хотел ей помочь… Я хотел всем им помочь…

Справа от меня проявилась какая-то искра. Она быстро росла. Я почему-то был уверен, что так выглядит в этом странном месте Дипломатор.

Искра вспыхнула, и ко мне пришли слова:

— Неужели ты до сих пор не понял? Некоторых миров, таких, какими ты их увидел, нет и не было. Ты вообразил их. Представил в очень искаженном виде. Там твоя монада имела дело лишь с тенью других. Потому что сам ты, конечно, не в состоянии создать мир. Пока не в состоянии. В некоторых мирах ты был всего лишь гостем. И, когда ты перестал воспринимать их — это не значит, что ты куда-то исчез. Для Инны ты будешь таким, каким она хочет тебя видеть. Для Юли — тоже. И для Зинаиды Михайловны… Полагаю, она договорится с твоим аналогом в своем сознании. Сунет ему долларов пятьдесят — он и отстанет. Таким она видит тебя — мелким вымогателем.

— Ну да — это только ты — джентльмен в белых одеждах.

Искра Дипломатора просияла.

— Это твое восприятие меня как разумного существа. У Зинаиды Михайловны оно несколько другое. Полагаю, меня она увидела бы как черную фигуру с хвостом и рогами. Или как огненный столп… Все зависит от субъекта восприятия. Почти ничего — от того, кто пытается найти контакт.

— Зинаида Михайловна так несчастна?

— Нет счастливых. Нет несчастных. Зинаида Михайловна ненавидит людей. А от ненависти до любви один шаг. Ведь, ненавидя кого-то, ты пытаешься воздействовать на него, стать для него заметнее. Все великие негодяи хотели, чтобы на них обратили внимание. Или вспомнили… Взять хотя бы Герострата [11] Чтобы его имя осталась в веках, Герострат сжег храм Артемиды в Эфесе, одно из чудес света. Был проклят современниками, имя его запретили упоминать в летописях, чтобы преступник не достиг своей цели. Но через некоторое время имя все же всплыло и стало нарицательным. …

— Нет несчастных? — не поверил я. — Только вот об этом не надо рассказывать. Повидал я всякого… Даже без Удука.

— Нет безнадежно несчастных. Полностью несчастных. У каждого были в жизни светлые моменты.

— У родившихся инвалидами детей?

— Да. А если не было — то такие моменты будут. И будет их много. Очень много. Больше, чем у других. Может быть, в другой жизни. Потому что они знают разницу. Так куда тебе, Никита? К Инне, на остров? Оттуда и к Юле можно будет вернуться.

— Ведь в том мире Латышева убили? — уточнил я.

— В том — убили, в точно таком же — нет.

— А если я вернусь, и меня убьют опять?

— Ты сможешь возвращаться сколько угодно раз, потому что миров — бесчисленное множество.

— То есть, возвращаясь, я, по сути, ничего не меняю? Меняю положение только в одном отдельно взятом мире?

— Нет, — ответил Дипломатор. — Ты меняешь себя и только себя.

— Нельзя дважды войти в одну реку, — заметил я. — Наверное, так. И все же я попробую. Я хочу не просто назад… Мне хотелось бы поступить в другой университет… Иметь на тот момент чуть больше опыта… Потому что философия — не та наука, с помощью которой можно познать мир. Такое желание можно реализовать?

— Все возможно, — ответил Дипломатор. — Не всегда так, как хочется нам, но возможно все.

Большая холодная лужа серебрилась под неярким ноябрьским солнцем. Поверхность ее то и дело подергивалась рябью. Порывистый ветер швырял в разные стороны грязные рваные пакеты, нес по улице сухие листья. Я сидел за единственным выставленным на улицу столиком в кафе «Кристина» и листал научно-популярный журнал. В одной из статей сравнительно коротко и относительно доступно излагалась теория возникновения Вселенной, принципы устройства нашего мира. Та тема, которой я интересовался уже много лет. Со школьной скамьи. Статья не содержала никаких математических выкладок и носила описательный характер, но я понимал, что имел в виду автор — доктор физико-математических наук, хорошо владевший темой…

Пожалуй, я и поступил на факультет физики не для того, чтобы получить там специальность, а для того, чтобы узнать, как устроен мир. Нет, я не думал, что мне поведают там все секреты мироздания. Я собирался овладеть знаниями и понять устройство Вселенной сам. Объяснить его людям. Сейчас я уже заканчивал учебу, обогатив свои знания так, как мне и не представлялось каких-то пять лет назад.

И что же? Если прежде у меня были хоть какие-то наивные теории относительно устройства мира, если я верил в то, что рано или поздно большинство загадок природы будут разгаданы, то сейчас все больше приходил к мысли, что в рамках существующих теорий ответы на некоторые вопросы не могут быть получены в принципе. Причем вопросы эти глобальны: суть пространства, времени и материи, закон сохранения энергии, в который все мы свято верим, явление причинности. Слишком сложны законы физики. Слишком громадна Вселенная. Слишком красив и велик мир, в котором мы живем, слишком изящны его законы и их взаимосвязь.