Карина Шаинян - Игрушка

Хирург соврал встревоженной его визитом матери, что такие, как у Жени, травмы требуют наблюдения. Он с бессмысленной тщательностью осмотрел здоровую – даже синяка не осталось – девчоночью коленку и уже в коридоре, одеваясь, набрался храбрости заговорить о главном.

– Женечка, а где Рысь? – спросил Андрей Валерьевич как можно ласковее. Женька скривила рот, ее подбородок затрясся.

– Он убежал, – еле слышно прошептала она, и по щекам прокатились две крупные слезинки. – Взял и убежал… – она сдавленно всхлипнула, не в силах больше сдерживаться.

– Посеяла где-то в тот же день, – грустно сказала Женина мама, – и до сих пор никак не успокоится. Даже не знаю, что делать.

– Искали?

– Конечно. Даже объявление дали. Бесполезно, – женщина стянула на груди халат, судорожно вздохнула и перешла на шепот. – Еще и ее лучший друг… может, слышали? Они с Колей все время играли. Часто ссорились, конечно, но Женя по нему скучает, а мы боимся говорить…

– Ты помнишь, где Рысь от тебя сбежал? – снова подступил хирург к девочке. Женя решительно сжала губы и замотала головой. Андрей Валерьевич вздохнул, почесал нос и попросил у Жениной мамы стакан воды. Как только она вышла, он шепнул:

– Я никому скажу. На стройке, да?

Глаза у Жени сделались круглыми. Она молча кивнула и прижала ладонь ко рту, умоляюще глядя на врача.

– Меня и так гулять не пускают, – еле слышно пискнула она.

– Это ничего, – ответил Андрей Валерьевич.

К заброшенной стройке он пришел на закате. На ржавом кране, блестящем от ледяной корки, сидела толстая ворона. Заметив человека, она каркнула, сорвалась с балки и взлетела в сиреневое небо, тяжело взмахивая крыльями. Андрей Валерьевич погрозил ей кулаком, и, оскальзываясь и хватаясь за комья мерзлой глины, спустился в лабиринт недостроенного фундамента.

Под ногами захрустело бетонное крошево, и, чтобы не спугнуть рысь раньше времени, Андрей Валерьевич пошел на цыпочках. Проемы в подвальных стенах были перегорожены решетками из пронизанных оранжевым и синим светом сосулек; сосульки свисали с балок, с цементных потолков, сталагмитами вырастали из земли, превращая бетонные коробки в волшебные хрустальные дворцы. Там, где стены прикрывали землю от ветра, поднимались заиндевелые стебли мертвой полыни, неотличимые от морозного кружева на оконном стекле. Увидев их, Андрей Валерьевич понял, что рысь рядом, и тут же заметил в бурьяне рыжевато-серую спину.

– Кис-кис, – позвал он фальшивым голосом, не слыша самого себя. – Кис-кис, Рыся!

Рысь даже не обернулась – продолжала вылизываться с таким утробным мурчанием, будто в груди под красноватым мехом спрятался маленький моторчик. Она настолько походила на обычную кошку, что на мгновение Андрей Валерьевич решил: ошибся. Но тут рысь подняла лапу и с сухим щелчком выпустила кинжальные когти. От неожиданности и неуместности этого звука Андрей Валерьевич отшатнулся и врезался спиной в ледяную решетку. Сбитые сосульки посыпались с рассыпчатым стуком. Что-то больно врезалось в бедро; хирург сунул руку в карман и ощутил холод металла.

«Ну конечно», – обрадовался Андрей Валерьевич и нажал на курок. За треском ломающегося льда он не услышал выстрела, но увидел, что пуля попала в цель: свинец вырвал из рыжеватой шкуры клок шерсти, который легко повис в воздухе. Потревоженная рысь перестала вылизываться, презрительно взглянула на врача через плечо, и Андрей Валерьевич, обмирая, увидел, что вместо левого глаза у рыси – по-прежнему большая черная пуговица, криво пришитая суровой ниткой.

На ватных ногах он шагнул назад; грохот порушенных сосулек стал оглушительным. Рысь пружинисто оттолкнулась от земли и поплыла на Андрея Валерьевича медленно и неотвратимо.

Андрей Валерьевич задергался, едва не перевернув стул, открыл глаза и осоловело оглядел кабинет, залитый электрическим светом. В дверь продолжали стучать.

– Войдите, – прохрипел он.

– Андрей Валерьич, домой пора! – просунулась в дверь санитарка. – Поздно уже, скоро запрут!

Он рассеянно кивнул и принялся растирать лицо, силясь прийти в себя. Голова, казалось, весила тонну. На щеке ощущалась вмятина, оставленная углом книги. Андрей Валерьевич встал и потянулся; со сна его начало знобить. Он торопливо потянулся за шарфом и наткнулся на тоскливый кошачий взгляд. Андрей Валерьевич отступил, прижимая руку ко рту, чтобы сдержать рвущийся вопль.

Рысь была неподвижна. Ее голова безвольно болталась на выпотрошенной шее; бочкообразное тело, лапы плюшевыми столбиками, условная морда – все выглядело безобидным и жалким.

– Приснится же, – пробормотал Андрей Валерьевич и вытер холодный пот со лба. Попытался рассмеяться, но вместо этого лишь издал придушенный хрип и нервно прокашлялся. Зачем-то понюхал игрушку – но от искусственного меха лишь слегка попахивало синтетикой и холодом. Он задумчиво ковырнул пальцем торчащий из рысьей шеи кусок поролона и пожал плечами. В конце концов, не чинить же игрушки для каждой малявки, которая закатит истерику в кабинете, сказал он себе.

Женя появилась под вечер. На этот раз ее привела мама, улыбчивая, русо-кудрявая, как ее дочь, и, на радость хирургу, совсем не похожая на незаметную тень-статиста из сна. Весь осмотр девочка прыгала, как на иголках, и шарила глазами по кабинету, но молчала. Когда ее упаковали обратно в одежки, Андрей Валерьевич понял, что оттягивать больше нельзя. Отодвинув штору, он попытался взять игрушку, но та не сдвинулась с места. Андрей Валерьевич потянул сильнее и похолодел, услышав тихий треск. Рысь будто прыгнула ему на руки; хирург скосил глаза и увидел на обледеневшем стекле клочья черной и рыжей шерсти. Похоже, игрушка успела примерзнуть к окну, пока дожидалась хозяйки, – сообразив это, Андрей Валерьевич едва не захлопал в ладоши.

К счастью, Женя ничего не заметила. Радостно вскрикнув, она выхватила Рыся из рук врача и нежно прижала к себе. Тяжелая голова мотнулась, упала на плечо девочки, будто Рысь пытался пожаловаться, и тут же нелепо запрокинулась назад. Перестав улыбаться, Женя чуть отстранилась и уставилась на Андрея Валерьевича.

– Холодный такой, – проговорила она. Хирург развел руками.

– К сожалению, медицина здесь бессильна, – сказал он, пряча глаза.

– Он что, так и останется мертвым? – дрожащим от слез голосом спросила Женя.

Андрей Валерьевич кивнул; его уши горели, как у первоклассника, пойманного за списыванием.

– Медицина здесь бессильна, – повторил он, чувствуя себя завравшимся идиотом. – Извини.

– Как же теперь… – пробормотала Женя. Андрей Валерьевич невольно поежился: в голосе девочки были не только печаль и разочарование – в нем слышался настоящий страх.