Карина Шаинян - Ингурек

К вечеру второго дня поднялся ветер, теплый, почти горячий. Он прилетал с перевала, жалобно скрипел в кедровых ветвях, вертел дымом костра. Ветер пах водой.

– Катя, а ты ведь еще ни разу под снег не попадала? – спросил Инструктор. – Сегодня ночью выпадет снег.

На самом деле меня зовут совсем не Катя. Инструктор путает меня с другой девушкой, которую он тоже учил ходить по горной тайге и искать по утрам коней, и управляться с туристами. Теперь Катя сама уже стала инструктором, а он стал называть ее именем меня. Может, и не путает ничего, может, ему так проще.

Если вечером дует теплый ветер с перевала, то обязательно будет снег. А после того, как снег растает, начнется жара. А снег, конечно, растает – лето все-таки. Но мы в горах, и июнь только начался. Туристам приезжать рано, и мы ходим по тайге вдвоем – куда захотим, туда и пойдем. Называется – «инструкторский поход». Когда приедут туристы, им скажут, что я – тоже инструктор, и они поверят, потому что я хорошо езжу верхом, сплю под кедром и быстро собираюсь, и немного знаю дорогу. Но мне еще учиться и учиться. Вот завтра узнаю, как оно – ночевать под снегом и ходить по перевалам, заваленным сугробами. Завтра мы пойдем дальше, а потом – еще дальше. Время у нас есть. Куда захотим, туда и пойдем.

Сегодня пришли в ущелье, где даже Инструктор оказался впервые. Просто так пришли – посмотрели сверху на скалы, на нитку порожистого ручья, на поляны – есть где ставить лагерь и пасти коней – и пробрались вниз. Долина называется Куралбас, а может, так называется речка, которая по ней течет, а может, гора. Место такое – Куралбас. И кем оно так называется, тоже непонятно, потому что местные сюда не ходят, а на карте никакого названия не написано. Здесь всегда так с именами – говоришь одно, а на карте другое, или вообще ничего нет. И я стала Катей, хотя меня зовут совсем не так, и коней каждый называет как хочет – и все по-разному.

Как раз когда мы пришли в Куралбас, и подул теплый ветер. Мы в это время решали, остаться здесь еще на день или идти дальше. Сидим у костра и чувствуем – на перевале словно печку затопили. А значит, пойдет снег, и лучше бы нам никуда не ходить, а просто побродить завтра вокруг стоянки. Поужинали и начали пить спирт и болтать.

Это еще одна странная вещь здесь в горах. Если я дома, в городе, вздумаю пить спирт, то, наверное, помру после первого же глотка. Инструктор говорит, что он, конечно, не умрет, но радости тоже не будет. А здесь пьем и не пьянеем, только теплее становится, и разговариваем больше. Потому что я перестаю стесняться Инструктора, а Инструктор перестает злиться на мою бестолковость. Мы становимся лучшими друзьями. И вот какая вещь – о чем бы мы ни говорили, почти всегда съезжаем на Дали. Я его люблю, а Инструктор говорит, что хороши только ранние вещи. Говорит – ранние картины Дали были очень реалистичными, и странность была спрятана в обычных вещах и пейзажах. Я эти картины никогда не видела, но верю Инструктору, потому что здесь все время вижу эту спрятанную странность. А потом Дали вытащил ее наружу и прославился, только то, что раньше было спрятано, стало высовываться, как будто он рисовал рекламы безумия, и поэтому Инструктор его не любит.

И вот мы пили спирт и болтали о Дали, и еще о Москве, и о Pink Floyd, и о куче других вещей, которые бывают, если спуститься с гор. А о том, что вокруг нас, молчали, потому говорить об этом – все равно что о человеке, который может вас слышать, а ответить не может. Это было бы невежливо. А потом проверили коней, не запутались ли они в своих веревках, и пошли спать.

А когда утром я вылезла из спальника, снег уже выпал. Небо тяжелое, темное, и видно, что оно очень близко – царапает брюхо об кедры. Из снега торчали стебли травы – особой, горной. Трава цвела желтым, синим и лиловым. На кедрах тоже лежал снег, и их хвоя казалась черной. А горы вокруг были все в полоску, как бело-зеленые зебры.

Инструктор уже проснулся и успел развести костер, и когда я подошла, улыбнулся и сказал: «С Новым Годом!» Инструкторы всегда так говорят, если выпадет снег, чтобы у туристов не испортилось настроение. Я спросила – будем наряжать елку? И мы решили, что, если снег к вечеру не растает, разукрасим цветами пихту рядом с костром.

Пошли за конями. Они были привязаны рядом с лагерем, вкусно хрустели травой и не обращали на нас внимания. Я своего коня называла – Динамит, а Инструктор своего – Корифаном. Как их звали на самом деле, Инструктор не знал. И я не знала. Они у нас оба рыжие, мохнатые и маленькие. И оба – жеребцы, поэтому на ночь мы их привязывали на длинные веревки, чтобы они ели траву, а не дрались.

Инструктор хотел проехать вниз по долине. Вчера остановились под самым перевалом, и было интересно – что там дальше. И вот мы поехали прямо вниз, без тропы, потому что никакой тропы здесь не было. Кони оставляли за собой полосу примятой травы – как будто мы ехали по узкому зеленому тоннелю. А потом Инструктор остановился и очень тихо сказал: «Подъедь сюда, только осторожно. Здесь кто-то есть».

Наш путь пересекали такие же туннели, какие мы оставили за собой, только поуже. Так вытоптать траву могло животное размером с крупную собаку. На свежем снегу виднелись следы, тоже похожие на собачьи, и Инструктор сказал: «Наверное, волки». Видно было, что зверей несколько. Стало немного страшно, хотя я знала, что летом волки вряд ли нападут на коня и тем более – на человека. И в то же время ужасно хотелось их увидеть – как они бегут по тайге, сильные, серые, принюхиваясь к холодному воздуху… И тогда появились ингурьки.

Мы с Инструктором потом думали – почему мы, не сговариваясь, назвали их так? Когда первый из них высунул любопытную мордочку из травы, я подумала: «Ингурёк!» А Инструктор, который видел дальше, секундой позже сказал: «Это ингурьки!». Наверное, это их настоящее имя, которое они, единственные из жителей этой тайги, не потеряли.

У ингурьков была мохнатая, пегая бело-бурая шкура, чуть косолапые толстые лапы и коротенькие поджатые хвосты, и висячие длинные уши, как у необрезанного дога. Блестящие черные глаза и зубастые улыбающиеся пасти, и очень странные носы – большие кожистые, задранные кверху блямбы. И этими носами они все время шевелили, изучая снег и ноги наших коней. А один ингурёк встал на задние лапы и обнюхивал сапоги Инструктора.

И тут оказалось, что я уже слезла с коня, и, сидя на корточках, чешу одного из ингурьков за ухом, а еще двое суют носы мне в лицо. А Инструктор теребит мохнатый загривок еще одного ингурька. И я подумала, что с незнакомыми дикими животными так нельзя, и еще подумала, что это все равно. Инструктор сказал, что надо ехать, если мы хотим куда-то успеть, но не стал садиться на коня. Он играл с ингурьком: валил его в снег, а ингурёк делал вид, что хочет его укусить.