Игорь Росоховатский - Навестить сына

Игорь Росоховатский

Навестить сына...

"Надо было бы еще навестить сына, - думает Павел Юрьевич. Судя по чересчур бодрому письму, у него что-то не ладится. Полчаса полета до космодрома, а там еще часок - и я буду на искусственном спутнике "у Володи. Что же у него не ладится? На работе или дома? Скорее всего - дома. Вера - очень капризная женщина, а у него не хватает чуткости. Если мне станет легче, обязательно полечу, что бы там ни говорил врач. "Зайцем" проберусь на ракету..."

Он знает, что ему не станет легче. Хоть кибер-диагност не сообщает пациентам результаты исследований, Павел Юрьевич по невозмутимому лицу врача понял все. Его дни, а может быть, часы сочтены.

Прежде всего Павел Юрьевич составил список дел, которые надо обязательно закончить. Конечно, он боялся смерти, но со своим страхом сжился настолько, что со стороны казалось, будто он и вовсе не боится. Так спокойно и деловито готовились в последний путь его прадеды - русские крестьяне.

Дела, которые надлежало закончить, были все личные и сугубо личные. То, что касалось его геологических работ, будет продолжать двойник-сигом существо, синтезированное из пластбелков. В нем как бы смоделирован мозг Павла Юрьевича. Они проработали бок о бок с двойником более двадцати лет. За это время сигом усвоил все, что знал Павел Юрьевич. Иногда ученому казалось, что сигом усвоил и его манеру держаться, его походку, его улыбку. Это немного раздражало. Павел Юрьевич был человеком двадцать первого века и не думал о сигомах, как о машинах. И все же он не мог представить, что его двойник и он сам - это два существа, но почти одна и та же личность.

Сейчас сигом на Марсе проверяет его теорию залегания пластов. Он уже знает о состоянии своего двойника: Павел Юрьевич вчера попрощался с ним по визору.

"Это я успел. А вот съездить к Володе... Заморочился с Ольгой да Зиной, а ему, кажется, был нужней... Только бы врач не сообщил им. Но Ольга, пожалуй, догадывается. Того и гляди, нагрянет..."

Будто вызванный этой его мыслью, вспыхнул сигнал - фиолетовый глазок: "Разрешите войти". Павел Юрьевич даже головой помотал, проверяя, не чудится ли ему. Нет, и в самом деле светится.

Он бросил взгляд на часы - пять утра. Врачу еще рано, друзья в такое время не приходят. Значит, и вправду - Ольга. Мысленно приказал двери: "Впусти!" Цвет глазка изменился - дверь-автомат выполнила приказ.

Павел Юрьевич услышал шаги, узнал их. Так не ходил никто из людей.

В комнате появился сигом, сгибаясь, чтобы не развалить потолок.

- Здравствуй, - сказал он голосом Павла Юрьевича.

- Здравствуй. Но разве я вызывал тебя? - ученый насупился. У него появилось какое-то смутное чувство радости и досады.

- Не вызывал. Но я приехал. Извини.

Сигом протянул огромную ручищу, которой мог бы легко поднять не только своего двойника, но и весь дом, и пожал руку Павла Юрьевича. Он смотрел на больного своими сложными глазами, видящими и в инфракрасных, и в рентгеновских, и в мезонных лучах. У него не было оснований не доверять консилиуму врачей, среди которых были и сигомы. Он знал, что ничем нельзя помочь. И все-таки приехал.

- Как дети? - спросил он. - Зина родила?

- Да. Мальчик. Здоровенький. Четыре килограмма, - заулыбался Павел Юрьевич. Ему бы очень хотелось еще разок взглянуть на внука.

- Вызвать по визору? - тотчас предложил сигом, восприняв его желание своими телепатическими органами.

- Не надо, - поспешно сказал Павел Юрьевич. Он уже понял, какое чувство возбудил в нем приход сигома. Было приятно, что двойник прибыл попрощаться, и досадно, что не приехали дочери.

Сигом притворился, будто сразу же забыл о желании двойника.

- А как поживает Володя?

"В самом ли деле ему интересно знать или действует по программе вежливости?" - подумал Павел Юрьевич и подал сигому письмо сына.

- Прочти. Ему предлагают новую работу. А в свободное время они с женой смотрят передачи с Земли и занимаются космоспортом.

Он бы хотел успокоить себя, поверить, получить подтверждение, что все в письме правда.

Сигом читал письмо, думая одновременно о нескольких вещах:

"Володя таких слов никогда не употреблял: "замечательно", "чудесно"... А сколько восклицательных знаков! Неспроста..."

"Чем я могу помочь двойнику, кроме того, что останусь бессмертным? Это и его бессмертие, Но он еще должен поверить в это..."

"Надо будет в первую очередь проверить шестую таблицу пластов. Если ангол залегает в гранитах, то где-то близко находится уран".

- Отличное письмо. Как видно, Володе совсем неплохо живется. Если хочешь, расскажу о работе, - сигом не мог врать долго.

- Расскажи.

- Заканчиваю составление шестой карты. Пять предыдущих ты видел. А потом начнем бурить. Получается в общем-то интересная штука - все предсказания, кроме местонахождения урана, сбываются. Значит, надо искать поправку на икс, старина.

"Он и говорит моими словами. И действует, как я. Тот же подход. Но во много раз быстрее. Ну что же, мощность и надежность системы. Если бы у меня был такой мозг, быстрота мышления и все прочее, я бы, пожалуй, тоже не тратил зря времени". Спросил:

- Интересная работенка?

- Работенка, что надо, - ответил сигом. Видно было, что ему очень приятно говорить о своей работе с понимающим человеком. - А потом я сделаю обобщение для группы планет с обилием песков.

- Да, да, именно так я и хотел бы поступить.

- Но главное не в песках, а в оси вращения планеты и давлении. Вот формулы.

Павел Юрьевич смотрел на формулы, вспыхивающие на стене, и думал: "Да, в нем останется мой метод работы, память, специфика решения проблем. А может быть, и что-то большее. Но что я такое? Вот это немощное, умирающее тело или опыт, записанный в нервных клетках? Когда я лишаюсь сознания, тело живет, но то лишь тело, а не Павел Юрьевич Кадецкий - личность, ученый, человек. Значит, мое "я" исчезает, как только становится невозможным извлечь сведения, записанные в сером веществе мозга. Но их можно записать и в мозгу сигома. Значит ли это перенести в него мое "я"?

Формулы вспыхивали и гасли, понятные им обоим, как буквы родного алфавита. Точно так описывал бы залегание пластов и Павел Юрьевич. Правда, проделать подобную работу он не мог бы и за триста лет.

Ученый разволновался, стало труднее дышать. "Ни в коем случае не волноваться", - приказывал врач. Чепуха! Зачем тогда жить?

Экран погас. Павел Юрьевич смотрел на сигома, на его прекрасное нестареющее лицо: "Чего же я еще жду? Чтобы в нем остался весь я? С моими заботами и огорчениями? Но это невозможно. Да и нужно ли?"

Он приподнялся на локтях, чтобы вдохнуть побольше воздуха, - и не смог.

...Сигом склонился над покойником, сложил ему руки на груди, вызвал врача. Ему казалось, что какая-то часть его мира опустела и в ней поселилась грусть. Он прощался с Павлом Юрьевичем, как прощался бы с частью самого себя, со своей молодостью. Больше ему нечего было делать в этом доме.