Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

Алварден рассеянно кивнул.

— Что ж, придется… Между прочим, Ваше Превосходительство…

— Да?

— На вашей планете есть ученые, с которыми я бы хотел встретиться. Доктор Шент из Чики. Я был в Чике, но уехал прежде, чем смог сделать то, что хотел. Поскольку он, я уверен, человек занятой, не мог бы я просить вас о рекомендательном письме?

Верховный Министр просто окаменел и в течение нескольких минут ничего не говорил.

— Могу ли я спросить, по какому вопросу вы хотите его видеть?

— Конечно. Я прочитал об изобретенном им приборе. Он называет его «Синапсифер». Он имеет отношение к нейрохирургии мозга и может быть мне полезным в связи с другим моим проектом. Я проделал кое-какую работу по классификации человечества по энцефалографическим группам — по типу мозга, понимаете ли.

— Гм… я что-то слышал об этом изобретении. Сообщалось, что оно как будто потерпело неудачу.

— Ну, может быть, и так, но он — большой специалист в этой области и мог бы оказать мне эту услугу.

— Понимаю. В таком случае рекомендательное письмо будет немедленно приготовлено для вас. Конечно, не должно быть упоминаний о ваших намерениях относительно Запрещенных Земель.

— Это понятно, Ваше Превосходительство.

Он встал.

— Благодарю вас за вашу любезность и доброе отношение. Я могу только надеяться, что Совет Древних будет либеральным по отношению к моему проекту.

Секретарь вошел после ухода Алвардена. На его губах играла столь характерная для него холодная улыбка.

— Отлично, — сказал он. — Вы вели себя совершенно верно.

Верховный Министр мрачно посмотрел на него и спросил:

— Что это было насчет Шента?

— Вы озадачены? Напрасно. Все идет как нужно. Вы заметили, как он прореагировал на то, что вы не поддерживаете его проект? Было ли дальнейшее ответом ученого или же это ответ того, кто играет определенную роль, от которой не прочь избавиться? И снова мы имеем странное совпадение. Шварц бежит и направляется в Чику. На следующий день Алварден появляется здесь, и после не особенно ревностной болтовни о своей экспедиции случайно упоминает о том, что намерен отправиться в Чику и повидаться с Шентом.

— Но почему он об этом упомянул? Это кажется почти глупым.

— Потому что вы прямолинейны. Поставьте себя на его место. Он воображает, что нам ничего не известно. В таком случае побеждает смелость. Он направляется на встречу с Шентом. Хорошо! Он честно упоминает об этом. Он даже просит рекомендательное письмо. Какие же лучшие гарантии он может представить? И это приводит нас к следующему пункту. Шварц мог обнаружить, что за ним наблюдают. Он мог убить Паттера. Но у него не было времени на то, чтобы передать информацию и предупредить остальных, иначе подобная комедия не была бы разыграна.

Глаза секретаря были полуоткрыты, пока он плел свою паутину.

— Невозможно сказать, сколько пройдет времени, прежде чем отсутствие Шварца сделается для них подозрительным. Но его должно хватить до встречи Алвардена с Шентом. Мы поймаем их на месте, тогда они меньше смогут отрицать.

— Но, все-таки, сколько у нас времени? — настойчиво спросил Верховный Министр.

Вялкис задумчиво посмотрел на него.

— Расписание не совсем точно, а с тех пор, как мы обнаружили предательство Шента, эта неточность увеличилась. Но теперь нам нужно только дождаться математических расчетов необходимых орбит. Нас задерживает неадекватность наших компьютеров. И все же теперь речь идет уже о днях.

Дни! Слово это было произнесено тоном, в котором смешались триумф и ужас.

— Дни! — эхом отозвался Верховный Министр. — Но, помните, одной бомбы, выпущенной хотя бы на две секунды раньше времени, вероятно, будет достаточно, чтобы предотвратить нашу операцию и остановить нас. И даже после этого останется период от одного до шести месяцев, когда можно предпринять репрессии. Так что мы не находимся в полной безопасности.

Дни! А потом — самая невероятная битва в истории Галактики, когда одна Земля нападает на всю Галактику.

Руки Верховного Министра слегка дрожали.

Алварден снова сидел в стратоплане. Мысли его были полны ярости. Казалось, не было причин надеяться, что Верховный Министр и его психопаты-подданные разрешат официальное вторжение на радиоактивные земли. Он был подготовлен к этому. И почему-то не испытывал сожаления из-за отказа.

Но ведь существовала возможность и нелегального вторжения. Он мог вооружить свой корабль, драться, в случае необходимости. И он предпочел бы именно такой вариант.

Кровавые дураки!

Да, да, он знал. Они считают именно себя настоящими людьми, обитателями планеты…

И самым худшим было то, что, как он знал, они были правы.

Что ж… Корабль двинулся в путь. Откинувшись на мягкую подушку сиденья, он знал, что примерно через час будет в Чике.

Этот синапсифер мог оказаться важной штукой, и вовсе нет смысла в том, чтобы быть на Земле и не воспользоваться таким преимуществом. Он, конечно, никогда уже не сможет сюда вернуться.

Крысиная дыра!

Энниус был прав.

Он нащупал рекомендательное письмо, набитое официальными фразами.

А потом он вдруг выпрямился — или попытался сделать это, преодолевая силу инерции, которая вдавливала его в кресло по мере того, как Земля ускользала прочь, а голубое небо заливалось пурпуром.

Он вспомнил имя девушки. Пола Шент.

Но как он мог его забыть? Он чувствовал себя обманутым, и это сердило. Его память сыграла над ним шутку, пряча фамилию в своих недрах до тех пор, пока не стало слишком поздно.

Но где-то в глубине сознания он радовался этому обстоятельству.

За те два месяца, что прошли со дня испытания синапсифера на Иосифе Шварце, физик полностью изменился. Не столько физически, сколько изменилось его поведение. Он сделался рассеянным и боязливым, почти ни с кем не общался, избегал даже ближайших коллег, и упорство, с которым он их избегал, было видно даже слепому.

Лишь с Полой он делился своими сомнениями, поэтому, возможно, и она оказалась в странной изоляции.

— За мной следят, — повторял он. — Я почему-то это чувствую. Ты знаешь, что это такое? Я никому теперь не доверяю… Меня ни на минуту не оставляют одного. Всегда кто-нибудь рядом. Мне даже не позволяют писать отчеты.

А Пола и симпатизировала ему и посмеивалась над ним, повторяя снова и снова:

— Ну что у них может быть против тебя такого, чтобы они все это делали? Даже если ты и экспериментировал на Шварце, не такое уж это ужасное преступление. Ну, вызвали бы и прочитали нотацию.

Но лицо его было желтым и несчастным, когда он бормотал:

— Меня не оставят в живых. Близятся мои Шестьдесят, и меня не оставят в живых.