Джек Скиллингстед - «Если», 2008 № 10

Я однажды уже был в церкви — на похоронах моей бабушки. Тогда церковь казалась почти тюрьмой. Мне было лет девять. Странно, но в этой церкви, которая на самом деле была тюрьмой, царило ощущение полной свободы, как будто, находясь там, я очутился в раю.

Странно было стоять с Тайлером по одну сторону перегородки. Странно было представлять прах Тины в узорчатой урне перед нами. Урна была выполнена в технике клуазоне — россыпь разноцветных кусочков эмали, разделенных медными проволочками — и походила на витражные окна над незатейливым алтарем. Странно смотреть вверх, на эти окна, и представлять, как Тайлер отсюда проникал в наш компьютер.

Пришли несколько товарищей Тайлера по заключению, похлопали его по плечу и сели, оставив одного. В этой церкви я был единственным пришельцем, пока не появилась мать Тины.

— Смотри-ка, — сказал Тайлер, — дьявол в темно-синем платье.

Это была женщина не первой молодости, но еще привлекательная, с высоким начесом из светлых волос и декоративным шрамом на губах. При виде урны с прахом она заплакала, а затем громогласно сообщила Тайлеру, что он преступник. Кроме этого ехидного замечания и последовавшего за ним презрительного ответа, они не обменялись ни словом. Я сидел на передней скамье, рядом с Тайлером. Не хотелось ни на кого смотреть, потому что если бы кто-нибудь начал плакать, я тоже мог разреветься. И я сосредоточился на урне.

Пока мы дожидались появления священника, я тихо пробормотал себе под нос:

— Почему Тина это сделала?

— Думаю, она искала любовь, но так и не нашла, — ответил Тайлер. — Есть одна старая песня у «Битлз» — про то, что в мире без любви жить не хочется.

— Не знаю. Это же так старомодно. В смысле, любовь. И Тина, насколько я понял, думала точно так же. Она считала, что любовь — это непрактично, некультурно, нереально, и все такое. Когда тебе кто-то нужен, разве это не признак слабости?

— А, все ясно. Это она тебе говорила?

— Ну да.

В глазах у Тайлера что-то блеснуло.

— Значит, неслабо она в тебя втюрилась.

— Очень смешно…

— Я слышал, у азиатов не принято демонстрировать свои чувства, потому что это накладывает бремя обязанности на того, кого любишь. Некоторым людям приходится любить вот так, тайно.

— Ну, это уж слишком, — сказал я. — Если любовь приходится еще и прятать, то какой в ней тогда смысл?

Тайлер не ответил, только слегка сощурился, словно от боли.

— Нет, дружище, — сказал я. — Любовь умерла.

И это была правда, вот только слова были не самые подходящие. Я виновато прикусил язык, а тут как раз и священник пришел.

Когда началась служба, нам пришлось замолчать. Я не слишком-то вслушивался в то, что говорил священник, — боялся разреветься. Поэтому я сосредоточился на разглядывании окон, которые складывались в разноцветный узор, доходивший до самого верха А-образной конструкции, которая должна была изображать сводчатый потолок. Никто, кроме меня и Тайлера, не знал, что это за окна на самом деле. И только одному мне было известно, что на другом конце линии молитву слушает Свами.

«Отправляй и помолись» — так говорят, когда посылают письмо, не зная, будет ли оно получено адресатом. Это выражение очень подходило к моему маленькому плану, вот только в данном случае лучше было бы сказать: «Помолись и отправь». Как будто кладешь пятачок в игровой автомат и надеешься, что сорвешь банк.

Служба закончилась, и все разошлись. Вот и конец. Никому, собственно, и дела нет. Мы с Тайлером помедлили, а когда он тоже собрался уходить, я остановил его.

— Сделайте мне одолжение, — сказал я.

— Что еще?

— Помолитесь системе. — Вид у Тайлера стал озадаченный, и я добавил: — Свами всемогущий слышит нас на небесах.

— О, нет!

Мы оба с самым серьезным видом преклонили колени перед алтарем, с молитвенно сложенными руками и, как выражался Свами, «с обалдевшими лицами». Тайлер принялся нараспев читать пароли, после каждого поглядывая вверх, на витражи. Три цветных стекла пульсировали радужными узорами, и только одно на самом верху оставалось небесно-голубым. После нескольких попыток на синем окне появились бледные буквы: ДОСТУП К СИСТЕМЕ ПОЛУЧЕН.

— Готово, — сказал Тайлер.

— Хочу вознести свою собственную молитву, — сказал я, вытаскивая из кармана листок бумаги.

Мой босс Дейв как-то разослал нам по экземпляру книжки под названием «Фараоны вверх ногами», про расширение полномочий служащих. Идея ее состояла в том, чтобы перевернуть корпоративную пирамиду с ног на голову, отсюда и название. Разумеется, это была пропаганда, призванная заставить нас поверить в заботу компании, тогда как все, что они сделали на самом деле, так это купили вшивую книжонку. «Служащие — самые важные люди» и прочая дребедень. Что ж, раз им так хочется, я совсем не прочь поставить их с ног на голову.

На моем листке был записан тщательно сформулированный набор параметров для программы виртуального совета директоров. Я молился о новом понимании прибыли. Молился о новом определении человеческого капитала — того, что принесет нам такие дивиденды, которые с лихвой окупят все расходы. Я молился об отмене гиперсобственности и переоценке корпоративных приоритетов. Это был мой проверочный сигнал, встроенный в самое сердце компании. Быть может, в конечном счете результат даже принесет больше прибыли. Кто знает?

Тайлер глядел вверх, на окно.

— Смотри, — сказал он, — надпись.

Это был экран обратной связи, где на моих глазах возникли слова: ДАННЫЕ ПРИНЯТЫ.

Тайлер посмотрел на меня, как гордый отец на сына.

— И что же? Все-таки любовь умерла?

Я пожал плечами. Какая уж тут к черту любовь? Никакой любви я не чувствовал, это точно. Я только думал о том, что было бы неплохо, если бы Кейтлин удалось сохранить работу, если бы Свами смог найти свой священный грааль и если бы я получил не все деньги компании.

А еще было бы здорово случайно сделать какое-нибудь действительно важное открытие. Я, кажется, начал просекать фишку этого дела.

Ричард запомнил все неправильно. Так, словно это была картина, и он рассматривал ее, а не событие, в котором принимал живое участие.

Изображение на самом деле казалось настолько ярким, что он зарисовал его на первые же, показавшиеся ему тогда немыслимыми, доходы от своего бизнеса и поместил картину в своем кабинете — то есть в каждой из последующих версий своего кабинета, последние из которых сделались настолько большими, что ему приходилось изыскивать специальные способы размещения картины, чтобы помочь ей оставаться в поле его зрения.