Андрей Стригин - Ловушка для химер

— Что, кровь в брюшину идёт? — догадывается он.

— Надо делать полостную операцию, — киваю я. — Кто его так помял?

Аскольд наклоняется, с интересом осматривает окровавленное тело: — Успел сказать про медведя и отключился.

— Шансов нет, — резюмирую я.

— Может, стоит попробовать? — вздыхает Семён и тряпкой промокает страшные раны, стараясь остановить кровь.

— Он в бессознательном состоянии, — сам себе говорю я, — что ж, боль не почувствует, давай скальпель.

— Можно я понаблюдаю? — спрашивает Аскольд.

— Водка у нас ещё осталась? — сурово глянул я на него.

— Выпить хочешь? — Аскольд явно дурачится, я укоризненно качаю головой. — Есть немного. А не жаль расходовать на этого козла?

— Прежде всего, он человек, а лишь потом… козёл, — у меня сейчас нет злости к долговязому, он почти покойник.

Аскольд выудил из кармана водку: — Знал, что она пригодится.

— Лей на руки, — приказываю я. Затем смачиваю в водке, благоразумно приготовленные Семёном тряпки и, решительно беру скальпель.

— Надо его привязать, — забеспокоился Семён.

— Не стоит, думаю, он не очнётся, много крови потерял, — я делаю решительный надрез, живот расползается в разные стороны, водопадом хлынула тёмная кровь. — Промокай, — тороплю Семёна, а сам пытаюсь нащупать разрывы, нахожу, выхватываю у Семёна крючковатую иглу, с хрустом вонзаю в истерзанную плоть, делаю первый шов, завязываю узелок, быстро второй и так далее. Кровь перестаёт сочиться, но не факт, что операция успешная, практически он уже мертвец — сердце начинает работать с перебоями, в любой момент остановится: — Суши рану! — резко говорю я. — Теперь сшиваем живот.

— Какой прогноз? — с любопытством спрашивает Аскольд, задорно тряхнув бородкой.

— Никакого, — хмуро говорю я и делаю глоток из бутылки, водка обожгла желудок, но спокойствия не приносит. — Каков придурок, сколько людей погубил, а сейчас и сам помрёт, — я щупаю пульс, удивлённо хмыкаю: — А ведь, восстанавливается!

— Вы гений! — с восторгом произносит Семён.

— Сейчас не об этом, — отмахиваюсь я, вышло это комично, Аскольд усмехается: — Ты всегда был очень скромным, — он дружески хлопает меня по плечу.

— Это так, — я улыбаюсь. Почему-то рад, что спасаю жизнь этому никчемному человеку.

Настроение пятибалльное, усталости, никакой, щебечет ранняя птаха, от моря веет свежестью, солнце несмело окрашивает горизонт в нежно-лиловые тона, и только сейчас понимаю, что мой шрам на плече совсем не болит.

— Посмотри, что там, — я сбрасываю куртку и снимаю рубашку. Семён разматывает повязку и глупо хлопает глазами.

— Чего уставился, как баран на новые ворота? — удивляюсь я.

— Так… зажило всё, вот, только шрам светится… или мне это кажется, — замешкался он.

Я и сам вижу, корона несильно светится: — Наверное, инфекция попала, — озабоченно произношу я, с такими явлениями ещё не сталкивался. — Но рана действительно полностью стянулась, выдергивай нитки.

Семён их ловко удаляет и шрам гаснет: — Удивительно! — восклицает он.

— Какие-то бактерии, определенно, способствуют заживлению, — неуверенно произношу я.

— Надо антибиотик вколоть, — беспокоится Семён.

— Лучше этому сделай, — киваю я в сторону раненого, который едва дышит.

— Антибиотиков мало, на нормальных людей надо оставить, — с неудовольствием вздёргивает козлиную бородку Аскольд.

— Коли, — приказываю я Семёну.

Просыпается Катерина, она расталкивает Егора и что-то ему втолковывает. Тот сосредоточенно слушает, кивает. Я поздоровался, они улыбнулись: — Мы готовы, — произносит Катерина, — верёвку взяла. С нами пойдут те парни, — она указала на крепких, зевающих, хмурых со сна, ребят. Затем, замечает в окровавленных тряпках человека, крупно вздрагивает.

— Его медведь помял, я ему сделал операцию, думаю, жить будет, — поспешно говорю я.

— Это, случайно не он, кто вас топором ударил?

— Да.

— А где остальные? — темнеет она лицом.

— Не знаю, — хмуро отвечаю я.

— Надо идти на их поиски, — Катерина словно читает мои мысли.

— Так и сделаем, — я отхожу от них, окидываю взглядом узкую площадку, которая нас приютила. Отмечаю про себя, сколько ещё необходимо приложить сил, чтобы жизнь здесь была более сносной.

Иду по просыпающемуся лагерю, здороваюсь с людьми. Поглядел на бассейны, где плещется вода, умылся, вздрогнул от ледяной воды. Затем вернулся к еле тлеющему костру. Разворошил угли, кинул несколько веток. Уселся на камень, достал зеркальце и осколок обсидиана, принялся осторожно бриться, перед людьми необходимо быть в хорошей форме.

Катерина, со своей командой, спустилась к морю. Наверное, уже охотятся. А я дожидаюсь, когда все проснутся. Я сознательно не стал никого будить, за меня это сделало солнце — оно, прекрасное и величественное, показалось на горизонте и, в тот же час, небо окрасилось в пурпурные тона.

Почти всё взрослое население проснулось, загорелся костёр. Истерзанный медведем мужчина произвёл гнетущее впечатление, все обсуждают это событие, кто-то его жалеет, некоторые со злостью сплёвывают — все слышали, это он погубил своих товарищей, а главное, детей. Но потом голод вытисняет это событие, ставит его на второй план, народ принялся запекать на огне остатки провизии, приводить себя в порядок.

Я потребовал, чтобы раненого перенесли в палатку, а сам дожидаюсь пробуждения своей семьи. Наконец-то сладко потягивается Лада, изгибается, словно дикая кошка — сейчас замурлычет — открывает огромные глаза, проводит ладонью по моим щекам: — Надо же, чисто выбрит! Бритву, с собой взял?

Раздуваясь от гордости, показываю осколок обсидиана.

— Ты побрился этим булыжником и не порезался? — Лада буквально нокаутирована.

После того как люди привели себя в порядок, скудно позавтракали, я всех собираю. Вновь выделяю группу для сбора устриц. Тесть продолжил заниматься коптильней. Для увеличения темпа строительства, я надеюсь, Катерина подстрелит большую рыбу, часть из которой можно закоптить впрок, направляю ему ещё несколько человек. Всё так же выделяю людей на расчистку площадок, снаряжаю группу для сбора хвороста и т. д.

С высоты площадки видно как люди на берегу ищут подъём. Они лазают у подножья скал, карабкаются, срываются, но продолжают упорно искать тропу. Люди надеются — там спасение. Я знаю, скоро они её обнаружат, хотя тропа практически неразличима среди нависающих глыб и вся в осыпях. Произошедшие метаморфозы так перелопатили берег и скалы, что образовался некий природный хаос. Странно, что нам сразу удалось различить этот импровизированный подъём. Вероятно, нам помогли зоркие глазки нашей несравненной Светочки, дети всегда замечают то, что не суждено видеть взрослым.