Владимир Обручев - Путешествия в прошлое и будущее

Ельников со своей стороны пожелал японским ученым и инженерам первыми использовать опыт данного предприятия, отметив, что обилие вулканов на островах Японии указывает на близость могущественных источников тепла к земной поверхности, так что шахты должны иметь сравнительно небольшую глубину. Он выразил надежду, что в недалеком будущем использование теплоты земных недр получит широкое распространение.

После обеда Ельников предложил всем участникам его спуститься в шахту, где в этот день, по случаю праздника, не было адского шума: действовали только насосы и вентиляция. Некоторые члены правления еще не бывали в шахте, а другие были в ней в самом начале, когда о на имела меньше 200 м глубины. Побывать на глубине тысячи метров под землей и осмотреть шахту без всякой помехи показалось всем очень интересным.

Было уже 11 часов ночи, и электрические фонари освещали совершенно безлюдную площадь, через которую направились участники обеда. Небо было покрыто тучами, сквозь них по временам проглядывала почти полная луна; с моря тянул легкий ветер и приносил шум прибоя. Многие дома, окружавшие площадь, уже погрузились в сон, в других еще виднелись освещенные окна. Надшахтное здание было освещено слабо. Из него доносились шум воды, лившейся из насосов, равномерное дыхание паровой машины и тяжелые вздохи компрессора, гнавшего в шахту мощную струю воздуха, охлажденного в особых холодильниках до — 25°. Временное деревянное надшахтное здание уже с начала осени было заменено постоянным, выстроенным из железа, камня и бетона и вполне застрахованным от пожара; оно было увенчано высоким куполом, который делал его похожим на собор, и вмещало все машины, обслуживавшие шахту, тогда как в более низких крыльях помещались с одной стороны сборочные мастерские, с другой — паровые котлы. У входа в здание стоял часовой; эта предосторожность строго соблюдалась, так как десяток вредителей, проникнув внутрь, могли испортить машины и погубить шахту. Часовой пропустил посетителей, только спросив у них пароль, который назвал Ельников.

Внутри был полумрак; электрические лампочки горели только над машинами, возле которых сидели дежурный машинист и его помощник, поднимаясь время от времени, чтобы подлить масла в подшипники. Подъемная машина отдыхала; стальной канат, окутывавший своими изгибами ее огромный барабан, поднимался к большому шкиву, черневшему в полумраке купола, и спускался к кожуху шахты.

По знаку Ельникова здание осветилось всеми огнями, и посетители обошли машины, выслушивая объяснения инженера. Потом все подошли к входу в шахту.

— Через четверть часа должны спуститься запальщики, потому что в полночь первая смена начинает работу, — доложил машинист.

— Ну хорошо, спустите нас, а клеть поднимите. Если угодно, мы посмотрим, как будут заряжать шпуры, — обратился инженер к гостям, — и поднимемся назад с запальщиками.

Посетители разместились в обоих отделениях клети, и машина заработала.

Старшим инженером, помощником Ельникова по сооружению шахты, был японец Киото; но несмотря на свою преданность делу, он не мог лично следить за всем и проводить в шахте целые сутки. Поэтому у него были три помощника-инженера, дежуривших в шахте поочередно, и четыре штейгера, по одному на каждую смену рабочих. Инженеры наблюдали за всем ходом работ, проверяли исправность канатов, клетей, насосов и машин, штейгеры находились безотлучно внизу вместе со своей сменой, производившей бурение шнуров, уборку взорванной породы и кропление шахты.

Среди помощников Киото был инженер Борский, поступивший с самого начала работ по рекомендации одного из членов правления общества. Это был человек ограниченный и озлобленный. На студенческой скамье он выделялся крайне правыми убеждениями и потому подвергался насмешкам и преследованиям своих товарищей, настроенных в большинстве противоположно; эти преследования вызывали его на различные выходки. По окончании курса он служил в Донецком бассейне, где пользовался репутацией инженера, сурово относившегося к рабочим. Поэтому он и был рекомендован правлению как человек, не сочувствующий никакой революции. Он претендовал на должность старшего помощника Ельникова, но вместо того попал в помощники к Киото; это страшно задело его самолюбие. Мысль о возможности использования теплоты земных недр он лелеял сам, и теперь его возмущало, что эту идею предвосхитил и осуществляет другой инженер, да еще с помощью японца. Мало-помалу он возненавидел обоих своих начальников и желал неуспеха их предприятию. Он подговорил в самом начале работ двух слесарей испортить насосы и дал им указания в надежде на то, что после этого случая, который произошел во время дежурства японского инженера, последний вместе с Киото будет удален, а он займет место главного помощника. Попытка не удалась, и после нее Борский убедился, что за ним неустанно следят. Это еще больше озлобило его, но он затаил злобу в глубине души, внешне добросовестно исполняя свои обязанности и откладывая месть до удобного случая.

Проверяя по службе состояние склада взрывчатых веществ, он похищал их малыми количествами, сам изготовил жестяные коробки и приготовил разрывные снаряды. Прекращение работ на целые сутки по случаю прохождения тысячи метров, о котором говорили давно, давало ему возможность беспрепятственно пополнить свой замысел — испортить насосы, затопить надолго шахту и дискредитировать все предприятие в глазах акционеров. Он знал о неблагоприятном отношении членов правления к делу, знал, что Ельникову с трудом удалось добиться приглашения эксперта и разрешения продолжать шахту в ожидании его заключения. Но он не знал, что эксперт закончил уже работы и вынес благоприятное заключение; плохо понимая по-английски, он из разговора с Терияма во время посещения шахты последним вынес впечатление, будто эксперт пришел к выводам не особенно отрадным. Поэтому Борский надеялся, что внезапное затопление шахты будет приписано прорыву подземного потока воды и ввиду огромных расходов на борьбу с ней предприятие будет остановлено, что Ельников будет дискредитирован окончательно, а Киото уволен. Таким образом он будет отомщен.

Заблаговременно, день за днем, Борский стал приносить в кармане наполненные взрывчаткой жестянки в шахту, пряча их за толстыми воздухпроводными трубами на несколько пролетов выше камеры, насосов, так как туда контролю незачем было заглядывать. Накануне праздника он после своего дежурства не вышел на поверхность, а остался ночевать в шахте, захватив себе пищу и питье, так как боялся, что Киото распорядится запереть шахту на время остановки работ, и проникнуть в нее будет невозможно.