Евгений Гуляковский - Последний мираж (сборник)

Путь окончен. Аля чего-то на поясе у Алана защелкивают железное кольцо с толстой тяжелой цепью. Зачем? Он и не думает сопротивляться. В царстве теней, быть может, он не будет одинок. Отчего так долго копаются его палачи? Ни слова, ни звука. Тихо поворачиваются они и осторожно, точно боясь разбудить спящего, уходят. С грохотом смыкаются за ними перегородки и двери. Все. Тьма. Ни шороха. Он остается в полном одиночестве.

Окончены последние приготовления, лысый жрец резко повернул рычаг, только-то показавшийся наружу из каменной ниши. Молчаливо и неодобрительно смотрит ночное небо пустыни на шарахнувшихся в сторону людей. Тяжело дрогнула почва под ногами, далеко вокруг разнесся гул и грохот подземного обвала. Древние механизмы сработали безотказно. Храм Зевса перестал существовать.

Жалкая кучка людей стояла на самом краю громадной воронки. Люди молчали и не смели взглянуть друг другу в глаза, подавленные чудовищностью совершенного ими дела.

— Пусть теперь «герои» поищут своего полководца!

Но слова лысого жреца уже не могут победить холодной отчужденности стыдящихся друг друга людей.

… Глубоко внизу, под многометровой толщей обвалившейся породы, за толстыми каменными плитами жил человек. Людская злоба погребла его под толщей обвалившейся земли, обрекла на медленную мучительную смерть. А ему было все равно. Мрака не было — он видел поле и девушку с алой полоской на груди. Потом долго махал крыльями улетающий орел: махал и все никак не мог улететь, будто прикованный невидимой цепью. Ах, да! Это он прикован. Но ему лететь некуда. И опять Инга была с ним. Сидела рядом на холодных каменных плитах, ласково шептала о чем-то. Она то приближается, то удаляется.

Медленно ухолит прочь, и лицо неясно, словно в дымке. Он хочет пойти за ней, удержать, но тяжелая цепь швыряет его на каменные плиты пола.

Наконец видения исчезли. Сколько времени они властвовали над его воспаленным мозгом — человек не знал. В его черном мире не существовало времени. Он долго лежал молча, не шевелясь, прислушиваясь к себе. Что-то странное было в его теперешнем положении, но и это не трогало его. Он как бы наблюдал за собой со стороны равнодушно и устало. Вся его энергия осталась где-то там, в зеленом душистом поле. Новому человеку, тому, что сидел теперь в подземелье не нужно уже ничего.

Ничего? А разве он не хочет покинуть этот свой новый и страшный мир? Может быть. Но для этого необходимо встать, что-то делать. Аля этого нужны силы, нужны, наконец, желания. Простые человеческие желания — сила, которая создала все, что есть на Земле. Желаний не было. Без них человек стал просто ничем, нулем. Он не отличался от окружающей его темноты и родственной ей тишины. Он сросся с неподвижностью. И неподвижность торжествовала. Казалось, она одержала над человеком легкую победу.

Позже на смену видениям пришли звуки. Они существовали только в его голове. Он отлично знал, что в мире, окружающем его, последним звуком был грохот обвала. Этот грохот словно подвел черту, под которой осталась густая и плотная, как вата, тишина. А вот сейчас в его ушах крутился целый вихрь разнообразных звуков. Ржали кони, стучали копыта, звенели мечи… Булькала и капала человеческая кровь. Вихрь звуков все время менялся, и только назойливое бульканье, отчетливое «Кап! Кап!» беспрерывно и настойчиво билось в висках. Порой им вновь овладевали видения, но и сквозь них он слышал неумолкаемое «Кап! Кап!». Оно гнало прочь видения, звало куда-то, как тисками, сжимало голову. Наконец каждый звук стал отдаваться в голове точно удар молота.

Тогда он поднялся и, шатаясь, побрел навстречу звуку. Шурша и звеня, вслед за ним потянулась длинная цепь. Его темница невелика: рука уже уперлась в противоположную стену. Сухие шершавые плиты. А в ушах совсем рядом болезненно-звонко «Кап! Кап!». Ниже, ниже шарит рука. И вдруг под пальцами оказывается что-то мокрое. Он садится на пол, и руки быстрыми движениями ощупывают каменный резервуар, полный воды. Для чего ему оставили воду? В следующее мгновение со звоном катится в сторону сорванный шлем, и разгоряченная пылающая голова опускается в ледяную воду. Оказывается, хочется пить, но вместе с жаждой уходят видения, неумолимо возвращается ясное сознание, и тогда со всего размаха хочется удариться головой об край каменного резервуара. Этот выход не учли его палачи, так заботливо оставившие воду, чтобы продлить его мучения. Он почти уверен, что где-то здесь найдет и пищу — узник должен умирать медленно, перед смертью ему оставлено достаточно времени подумать о могуществе жрецов и о собственном ничтожестве.

И эта мысль — как странно! — вызывает где-то глубоко чуть заметный протест:

— Как? Разве ему не безразлична победа его палачей? Ведь Инги больше нет! Он ее никогда не увидит! Что же еще после этого может тронуть его? Стой, Алан! — вдруг крикнул он себе.

А она, если бы она могла сейчас говорить с ним… Но продолжать не надо. Мрак исчез. По безбрежному зеленому полю две лошади несут носилки.

Из них выглянула и ласково нагнулась к нему девушка. Вот маленькие руки невесомо ложатся на плечи. Близко, близко родные глаза и нежный голос, тихий, как шелест травинок, мягко проникает в сознание.

— Тебе трудно сейчас. Я знаю. Но разве ты один? Это неправда! Разве можешь быть ты один? Мы всегда будем вместе. Слышишь? Всегда! Посмотри вокруг, как светит солнце! Как отливает зеленым огнем трава! Разве тебе не дорого все это? Разве ты забыл улетающего на родину орла?

— Здесь со мной их нет, и мне никогда не выбраться к ним!

— Но ведь ты воин, Алан! Я знаю, мой Алан не бросит оружия, пока он жив. Только трусы умирают на коленях, а ты не такой! Я знаю! Помнишь ветер? Сильный, свободный ветер! Разве можно запереть его в подземелье? Настоящий воин, умирая, продолжает бороться. Я ухожу, но ты можешь позвать меня. Ты даже можешь человеческой силой вырвать меня из царства теней!

— Стой! Подожди! Объясни мне это!

Но вокруг только мрак, и один на один с ним стоял человек. Человек этот был воином. И в душе его вновь проснулся светлый мир человеческих желаний и чувств.

Вскоре он знал каждый уголок своей темницы. Можно представить ее так, словно здесь светит яркое солнце.

Десять шагов от стены до стены, двадцать шагов в длину. Тридцать шагов — длина цепи. Посередине две старые мраморные колонны и кругом однообразные шершавые гранитные плиты. Гранит на полу, гранит на стенах, а сверху, наверно, целые скалы давят на его каменную клетку. От их напора иногда потрескивает потолок и что-то сыплется на пол. Жрецы не поскупились. Две бараньи туши — сушеная и копченая — висели на стенах темницы. Воды было вдоволь, где-то наверху из невидимых отдушин поступал воздух. Он еще долго будет жить. И теперь он не сдастся так просто. Жрецы хотели убить его безнадежным отчаянием, но в борьбе отчаянию нет места! Железная цепь толщиной в руку, конец ее вделан в гранитную стену.