Сергей Розвал - Лучи жизни

- Вот что, молодой коллега, - сказал он уже вполне доброжелательно, все-таки пока мне нечего вам сообщить. Но обещаю в свое время позвать вас. Оставьте свой телефон.

- Я очень благодарен, профессор, но позвольте хоть один вопрос, что вы думаете о последней статье профессора Чьюза-младшего?

- Не знаю, о чем вы говорите, - враждебно насторожился профессор. Хотя он был обижен на сына, но все-таки с неодобрением отметил фамильярность репортера. Обычно их действительно называли старшим и младшим, но для этого неоперившегося птенца профессор Эрнест Чьюз - не "младший"!

- Статья наделала много шуму, разве вы ее не читали? - удивился репортер.

Он достал из кармана газету и протянул ее Чьюзу.

- Не имею времени для газет, да и не интересуюсь ими! - отрезал профессор.

Все-таки он взял газету, но с такой брезгливостью, точно боялся испачкаться.

- Странное место для научной статьи! - пробормотал он, рассматривая газету сквозь очки.

- В том-то и дело, что она не научная!

- Так зачем же вы мне ее даете? - раздраженно крикнул ученый и швырнул газету на ковер.

Журналист опешил: все-таки это была статья сына, неужели профессор ее не читал и не хочет прочесть? И неужели он должен ни с чем уйти от этого ученого чудака? Старик испортит ему карьеру, в редакции его засмеют, если он вернется с пустыми руками...

- Если статья и не чисто научная, то все-таки о науке, - торопливо сказал он. - В ней утверждается, что наш социальный строй завел науку в тупик: он не дает ученым достаточно средств для работ, он не использует на благо человечества всех возможностей и достижений науки и, наоборот, многие достижения использует во вред.

- Чепуха! - сердито отрезал профессор. - Чепуха! Постоянные жалобы неудачников, не создавших ничего ценного и озлобленных тем, что их не признают. "Ученым не дают достаточно средств", - передразнил он. - Конечно, не каждый может сразу их получить. Но докажи, что твои работы ценны, и будешь все иметь. У меня тоже вначале ничего не было, но это не помешало мне сделать крупные открытия, добиться известности, а теперь для меня вопрос о средствах уже не существует.

Журналист на мгновение оторвался от блокнота и подлил масла в огонь:

- Автор призывает ученых отказаться, как он пишет, от "священного принципа" политической индифферентности.

- А-а, старые песни! Узнаю Эрнеста Чьюза! - воскликнул старик еще более сердито. Пробежав в возбуждении несколько раз мимо стола, он нагнулся за газетой (репортер вскочил и услужливо подал ее профессору), вернулся в кресло и погрузился в чтение.

Журналист, сам того не подозревая, ударил старика по больному месту: как раз из-за этого у него произошел разрыв с сыном. И теперь, все более внутренне раздражаясь, старик находил в статье именно те мысли, против которых в свое время сражался.

- Чепуха! Все это чепуха! - повторял он, сердито отбрасывая газету. - Все эти политики, философы, моралисты не способны понять главного. Спорят о том, как достичь справедливости - реформами, революцией или самосовершенствованием. А что такое справедливость, спрашиваю я вас? Дышат люди справедливо или нет? Злые они или добрые, когда дышат?

Старик снял очки и уставился на репортера, как бы ожидая ответа. Тот молчал, стараясь понять, что значит этот странный вопрос.

- Ну, что ж вы молчите? - прикрикнул на него старик.

- Простите, профессор, я не совсем понимаю... - виновато улыбнулся журналист.

- То-то и есть, что не понимаете! Едва начинают говорить о людях, сейчас же наклеивают им ярлыки либо злых, либо добрых. А они не то и не другое. Вы думаете, почему они из-за воздуха не дерутся - потому что добрые? А из-за хлеба дерутся, потому что злые? Почему они золото копят, а воздух не копят?

- Но ведь это воздух... - растерянно возразил журналист. - Слава богу, его хватает.

- А-а, в том-то и дело! - торжествующе воскликнул профессор. - Вот и сделайте так, чтобы людям всего хватало. Тогда они перестанут драться, копить, бедствовать. Не в человеке дело, а в природе. Природа дала человеку в избытке только болезнь, а всего нужного недодала. Ничего против этого ни моралисты, ни политики не поделают. Дать все в изобилии и уничтожить болезни может только одна наука! Не моралисты и не революционеры спасут человечество, а мы, ученые. Остальные только болтуны. Справедливости людей не научишь и силой ее не насадишь - она может только сама собой прийти при изобилии.

- Замечательно! - восхищенно воскликнул журналист, едва поспевая записывать. Он был в самом деле восхищен - не столько мыслями ученого, сколько тем, что выудил целое интервью.

Он даже схватился было за аппарат, но фотографироваться для газеты ученый категорически отказался.

Уиппль мчался в редакцию "Свободы", не чуя под собой ног от радости. А на профессора Чьюза разговор произвел совсем другое действие. Как только репортер исчез, возбуждение, владевшее стариком, сменилось крайним упадком. Обмякший, осунувшийся, посеревший, сидел он в кресле и невольно вспоминал, как разошелся со своими учениками... с сыном... Остался один... совсем один...

Нет, профессор Чьюз не гордился своим положением отшельника. Он жестоко страдал, скрывая это от всех, даже от самого себя...

2. Добровольное заключение

Быть уверенным, что открыл важный научный факт, гореть лихорадочным желанием оповестить о том весь свет и сдерживать себя днями, неделями, порою годами; вступать в борьбу с самим собою, напрягать все силы, чтобы самому разрушить плоды своих трудов, и не провозглашать полученного результата, пока не испробовал всех ему противоречащих гипотез, - да, это тяжелый подвиг.

Л. Пастер

Джордж Уиппль не ошибся: интервью с профессором Чьюзом-старшим, его резкая отповедь сыну наделали в научных кругах не меньше шума, чем статья профессора Чьюза-младшего. В мыслях, высказанных стариком, ничего необычного не было, но самый спор между двумя крупными учеными - отцом и сыном - не мог не привлечь общего внимания.

Интерес к этому спору возрос еще больше после того, как появилась вторая статья профессора Чьюза-младшего.

Уиппль ликовал: разве не он породил эту бурю? Правда, отец и сын ни разу не назвали друг друга, но в этом была даже особая острота.

Схватив новую статью, Уиппль понесся к профессору Чьюзу-старшему. Но его ждало жестокое разочарование: профессор не принимал. Как он ни настаивал, но поделать ничего не мог - старый слуга заявил, что хозяин неделю тому назад заперся в лаборатории и никого, даже его, своего постоянного помощника, к себе не пускает.

- Как заперся? - изумился репортер.

- Как обычно запираются, - флегматично ответил старик, не пускаясь в дальнейшие подробности.

Однако он сразу оживился, когда репортер объяснил, как важно знать всему миру, что происходит со знаменитым ученым, и как мир в лице его, журналиста Джорджа Уиппля, хорошо заплатит тому, кто поможет это узнать. Что ж, сказал слуга, принимая деньги, пожалуй, он расскажет все, что знает. Не думайте, что он жаден - нет, он живет у профессора в полном довольстве, профессор очень добр, неправда, будто у него плохой характер. Но он всегда занят важными делами и, понятно, не думает о том, что станется с его слугой, если он, профессор, упаси боже, умрет раньше. Вот почему приходится самому о себе заботиться и понемногу делать сбережения...