Александр Рубан - Сон войны

- С маврами, - поправил Олег. - Это был Четвертый Мавританский корпус Наполеона... Осенью 1817 года он совершал карательный рейд по югу Западной Сибири - а я возглавлял отряд национального спасения в Березино. Императорский наместник в своих донесениях называл нас бандитами.

- И Березино сожгли? - спросил я.

- Дотла.

- А вы? Бежали?

- Нет. Хотя... В общем, бежал, но недалеко. Татьяна Зиязовна прятала меня у себя в подвале, перевязывала раны. Дом над нами горел...

- Да нет же! - сказала Танечка. - Дом горел, это верно, и вас я прятала, но при чем тут Наполеон?

- Точно, Танюха! - прогудел с верхней полки Сима. - Наполеона в двенадцатом из Москвы завернули. Про это любого пионера спроси, и скажет. Зимой завернули - они по снегу шли и чем попало обматывались...

- Осенью, - уточнил Олег. - Мы это знаем, Серафим. И что русская экспансия в Сибирь началась в шестнадцатом веке, а не в одиннадцатом тоже знаем. Не об этом речь... Продолжайте, Танечка. Что было у вас?

- Был погром, - сказала Танечка. - Они называли его "пролетарским террористическим актом" - убивали дворян и евреев. А ваш отец был камер-юнкером.

- Придворный чин? - удивился я. - В Березино?

- Да. Только оно уже называлось Плеханове. Я там жила в большом деревянном доме, а бараки ссыльных поселенцев стояли к нему почти вплотную. И еврейский квартал тоже был рядом. Я вот теперь думаю, что бараки, наверное, не случайно поставили именно там. Это был погром - самый настоящий погром! Я же видела. Я даже заранее догадывалась, что он будет то есть, что будет какая-то большая беда. Ее приближение многие чувствовали и готовились к ней - каждый по-своему. Это неправда, что приближение беды сплачивает людей. Наоборот: все ненавидели всех, каждый боялся каждого. И беда пришла. Погромом... Олег, вы на меня как-то странно смотрите. Вы мне не верите?

Олег, действительно, смотрел на нее, только что не открыв рот. Будто впервые видел и не то восхищался, не то решал заведомо неразрешимую задачу.

- Извините, Татьяна Зия... Танечка, - сказал он. - Просто я подумал, что вы... Что на вас все это повлияло сильнее, чем на меня или вот на Фому Петровича. Еще раз извините, но раньше вы разговаривали совсем не так.

- Да, я знаю, - Танечка покраснела и поплотнее запахнула на груди пеструю тонкую шаль с обгоревшими уголками. - Раньше я говорила, как Эллочка Щукина: мне почему-то было стыдно показать, что я знаю больше тридцати слов. Но после всего, что я пережила и помню... еще до погрома, задолго до... Ведь там я, представьте, училась в классической гимназии, в губернском городе, и до переворота успела окончить целых шесть классов! Стипендиаткой была...

- Ну и что, а у меня десять классов! - сказал сверху Сима. - А толку? Оператор БСЛ - Большой Совковой Лопаты.

- Это были совсем другие классы... - тихо сказала Танечка. - Мы вам не мешаем, Сима?

- Трави дальше, Танюха. Даже интересно.

"Черт бы его побрал, этого Симу! - подумал я. - Не спит и не спит!"

- Ну, а медицинские навыки? - спросил Олег. - Их вы тоже в гимназии получили?

- Нет, это у меня от природы. Там, в Березино, я бы сказала: "От Бога", но в той жизни у меня не было дара. А здесь я дипломированный знахарь. Уже пятый день, как дипломированный. Правда, всего лишь знахарь-косметолог, но простые раны, ушибы, кровоподтеки я и раньше могла заговаривать, без диплома... Я ведь как раз за ним и ездила в Казань - в заочный университет народной медицины. Вот, везу бумажку маму порадовать. Она там, в Красноярске, уже и шампанское приготовила, и подруг своих позвала - дочкой похвастаться, а мы... а нас тут... Извините!

Нет, не могу я смотреть, как плачет красивая женщина.

- Брось, Танюха, - прогудел сверху Сима. - Приедем, никуда не денемся. Ну, опоздаем чуток, все равно приедем. И шампанское от тебя не убежит, а пока сухача дерни: то же самое, только без газа... Слышь, молодой? Плесни Танюхе.

- Я лучше яблоко, - сказала она. - Если можно...

Олег молча подал ей яблоко. Симины яблоки мы, не сговариваясь, решили оставить Танечке - когда узнали, что воды нет даже в умывальниках. Она об этом нашем молчаливом уговоре, конечно же, догадалась, но все равно каждый раз спрашивала.

Все еще всхлипывая, Танечка стала есть яблоко. А я стал смотреть в окно.

По времени должно было темнеть - но, может быть, я ошибаюсь, и в этих местах темнеет позже... За окном было все то же самое. Отчетливо были видны обе "шилки", исправно державшие на прицеле нечто невидимое в зените. Стволы "града" (если это был "град") смотрели в сторону последнего, шестнадцатого вагона. Или, может быть, даже еще правее. Нива была уже во многих местах примята и вытоптана, и как раз сейчас опять производилась смена оцепления.

Нарядная, блестящая, ярко-зеленая бортовая машина медленно двигалась слева направо по уже наезженной колее вдоль цепочки солдат. Новые часовые выпрыгивали из кузова и сменяли отстоявших - а те, передав сменщику автомат и с наслаждением потягиваясь, почему-то не садились в машину, а разбредались кто куда. Некоторые брели в нашу сторону, но, приблизившись к составу на расстояние метров пятидесяти, падали на живот и дальше продвигались ползком... Скоро опять начнутся беспорядочные стуки и позвякиванья по колесам и по днищу вагона.

Когда это случилось впервые, в поезде возникла паника. Кажется, даже Олег растерялся и не сразу смог успокоить Танечку, а Сима, зачем-то прихватив бутылку спирта, побежал в туалет. Я же просто лежал на своей полке и старался сосредоточиться на ране в боку, которую Танечка еще не вполне успела заговорить. Лежал - и все. Зато не вопил, не метался и не молился, как остальные в других купе. Не потому, что я очень храбрый, а потому, что все равно ничего нельзя было сделать и оставалось ждать, чем все это кончится.

Кончилось - ничем: постучали, позвякали, даже, кажется, попересмеивались под днищем вагона, да и уползли восвояси. А минут через пять после того, как уползли, вернулся Сима. Уже без бутылки, но почему-то трезвый.

Короче говоря, теперь мы знали, что все эти позвякиванья для нас неопасны. Автоматы остались у тех, кто стоит в оцеплении - так что пускай себе звякают. Ну, по скольку им лет? Восемнадцать - двадцать. Дети. Играют. Им интересно пугать, и начальство сквозь пальцы смотрит. И нас они не боятся - а зверем человек становится только от страха. Или же по приказу, но это, впрочем, одно и то же.

И все же, когда опять раздалось позвякиванье, мне стало не по себе. Потому что: а вдруг уже отдали приказ? Глупость, конечно. Кто и зачем будет отдавать такие приказы?..

Нет, все-таки, вряд ли это война. Маневры какие-нибудь - а мы мешаем. Встряли из-за отставания... А в пришельцев я не верю: сам же их рисовал на компьютере, во всех видах. Даже Мара пугалась, а Тимку было не оторвать. Веселый был заказ, и богатый - два месяца на него жили, даже торты пекли...