Джеймс Макконнелл - Срок авансом

А знаете, тишина в этом месте какая–то гнетущая.

Внезапно я нашел ответ на две из моих загадок. Теперь я знаю и где я нахожусь, и кто Он такой. И я благословляю день, когда меня заинтересовала проблема восприятия движения.

Прежде всего следует упомянуть, что содержание частичек пыли в воздухе этой комнаты выше нормального. Я не усматривал в этом ничего знаменательного, пока не обнаружил, что пыль скапливается на полу преимущественно вдоль одной из стен. Некоторое время я объяснял это системой вентиляции предполагая, что в том месте, где эта стена соединяется с полом, проходит вытяжная труба. Однако, когда я прижал там руку к полу, я не почувствовал ни малейшего движения воздуха. Но даже пока я держал ладонь прижатой к месту, соединения стены и пола, пылинки успели тонкой пеленой покрыть мою кожу. Я проделал тот же опыт во всех остальных частях комнаты — ничего подобного там не происходило. Явление это возникало только у одной–единственной стены и на всем ее протяжении.

Но если дело тут не в вентиляции, так в чем же? И вдруг у меня в памяти всплыли кое–какие расчеты, которыми я занялся, когда ракетчики впервые выдвинули идею создания станции–спутника с экипажем.

Инженеры бывают чудовищно наивны, когда речь идет о поведении человеческого организма в большинстве возможных ситуаций, и я вспомнил, как этот безалаберный народ попросту не учел проблемы восприятия вращения станции. Предполагалось, что дисковидному спутнику придано вращательное движение, чтобы центробежная сила заменила силу тяжести. В таком случае внешняя оболочка диска была бы «низом» для всех, находящихся внутри. По–видимому, конструкторы не учли, что человек столь же чувствителен к угловому вращению, как и к изменениям силы тяжести. Тогда я пришел к выводу, что стоит человеку внутри этого диска быстро переместить голову хотя бы на три–четыре фута дальше от центра диска, как она отчаянно закружится. Не так уж приятно, садясь на стул, каждый раз испытывать приступ тошноты. Кроме того, решил я, размышляя над этой проблемой, частички пыли и всякий мусор, по всей вероятности, будут смещаться в направлении, противоположном направлению вращения, и в результате скапливаться у любой стены или перегородки, оказавшейся на их пути.

Усмотрев в поведении пыли ключ к разгадке, я затем забрался на стол и спрыгнул с него. И действительно, когда я очутился на полу, моя голова гудела так, словно ее лягнул осел. Моя гипотеза подтвердилась.

Итак, я нахожусь на борту космического корабля.

Предположение это невероятно, и все же, как ни странно, в нем есть что–то утешительное. Во всяком случае, я могу пока отложить размышления о рае и аде — убежденному агностику гораздо приятнее сознавать, что он находится на космическом корабле! Вероятно, я должен извиниться перед Макклири: мне следовало бы знать, что он ни за что на свете не решится на поступок, в результате которого ему придется вдалбливать первокурсникам теорию обучения.

И разумеется, я знаю теперь, кто такой Он. Вернее, я знаю, кем Он не является, а это в свою очередь дает пищу для размышлений. Как бы то ни было, я уже больше не могу воображать Его человеком. Утешителен этот вывод или нет право, не берусь сказать.

Однако я по–прежнему не имею ни малейшего представления о том, почему я здесь очутился и почему этот звездный пришелец избрал своим гостем именно меня. Ну зачем я Ему нужен? Если бы Он стремился установить контакт с человечеством, то похитил бы какого–нибудь политического деятеля. В конце–то концов, назначение политических деятелей устанавливать контакты. Однако, поскольку никто не пытался установить со мной никакой связи, я должен с неохотой отвергнуть приятную надежду на то, что Он хотел бы установить контакт с genus homo [1] Человек как биологический вид ( лат. ). .

А может быть, Он — какой–нибудь галактический ученый, скажем биолог, отправившийся в экспедицию на поиски новых видов. Фу! Какая неприятная мысль! А вдруг он окажется физиологом и кончит тем, что вскроет меня, чтобы посмотреть, как я устроен внутри? И мои внутренности будут размазаны по предметным стеклышкам, чтобы десятки юных «Онов» разглядывали их под микроскопом? Бр–р–р! Я готов пожертвовать жизнью во имя науки, но предпочел бы сделать это не сразу, а постепенно.

С вашего разрешения, я, пожалуй, попробую оттеснять все эти размышления в подсознание.

Боже правый! Мне следовало бы сразу догадаться! Судьба — большая любительница шуток, а у каждой шутки есть свой космический план. Он — психолог! Если бы я обдумал этот вопрос как следует, я бы понял, что, открывая новый вид, вы сначала интересуетесь поведением особи, а уж потом ее физиологией. Итак, на мою долю выпало наивысшее унижение… а может быть, наивысшее признание. Не знаю, что именно. Я стал подопытным животным для внеземного психолога!

Эта мысль впервые пришла мне в голову, когда я проснулся в последний раз (сны, должен сказать, снились мне ужасающие). Я немедленно заметил, что в комнате произошла какая–то перемена, и тут же обнаружил, что на одной из стен имеется что–то вроде рычага, а сбоку от него небольшое отверстие, под которым расположен приемник. Я неторопливо подошел к рычагу, начал его рассматривать и нечаянно нажал на него. Раздался громкий щелчок, из отверстия выскочил белковый шарик и упал в приемник.

На мгновение я недоуменно нахмурился. Все это показалось мне удивительно знакомым. И вдруг я разразился истерическим хохотом. Комната превратилась в гигантскую коробку Скиннера! В течение многих лет я исследовал процесс обучения животных, помещая белых крыс в коробку Скиннера и наблюдая за изменениями в их поведении. Крысы должны были научиться нажимать на рычаг, чтобы получить съедобный шарик, выбрасываемый точно таким же аппаратом, как тот, который появился на стене моей темницы. И вот теперь, после всех моих исследований, я оказался запертым, как крыса, в коробке Скиннера! Нет, наверное, это все–таки ад, сказал я себе, и приговор Лорда Верховного Палача гласил: «Пусть кара будет достойна преступления!»

Откровенно говоря, этот нежданный поворот событий несколько меня расстроил.

По–видимому, мое поведение не расходится с теорией. Довольно быстро я обнаружил, что, нажимая рычаг, иногда получаю пищу, а иногда слышится только щелчок, но белковый шарик не падает в приемник. Примерно через каждые двенадцать часов аппарат выдает различное количество белковых шариков. Пока это число варьировалось от 5 до 15. Я никогда не знаю заранее, сколько крысиных… виноват, белковых шариков выдаст мне аппарат, и выбрасывает он их очень неравномерно. Иногда мне приходится нажимать на рычаг раз десять, прежде чем я получу хоть что–нибудь, а иногда шарик появляется после каждого нажима. Так как часов у меня нет, то я не знаю точно, когда приближается время кормления, и поэтому подхожу к рычагу и нажимаю на него через каждые несколько минут, если, по моим расчетам, двенадцать часов уже истекли. Точно так же, как мои крысы. А поскольку шарики невелики и я никогда не наедаюсь досыта, то порой я замечаю, что начинаю давить на рычаг со всем неистовством неразумного животного. Тем не менее как–то я пропустил время кормления и был уже на грани голодной смерти (так по крайней мере мне показалось), прежде чем аппарат наконец выбросил следующую порцию шариков. Единственное утешение для моей оскорбленной гордости я нахожу в том факте, что систематическое недоедание довольно быстро вернет моей фигуре стройность.