Борис Руденко - Цена искупления

Косовский секунду помедлил, затем бросился в лабораторию, где оставалось препарированное существо. Все уже поняли, что он опоздал.

Он вернулся минут через пять. Вошел в гостиную и обвел всех бесцветным, тусклым взглядом.

"Один пепел, - сказал он. - Ничего не осталось. Просто пепел".

Мы разошлись, опустив головы. Невозможно было смотреть на Косовского и друг на друга в ту минуту.

Вчера мы запустили первую секцию реактора. Это был по-настоящему торжественный день. Мы все собрались в главном зале. Первая секция из двадцати двух. Наша первая победа. Лучше сказать: первая большая победа потому, что побед малых в нашей борьбе с Юнгой неисчислимое множество. Каждый день она понемногу проигрывала нам, эта сумасшедшая планета, а теперь терпела настоящее поражение. Через две недели войдет в строй вторая секция, а дальше дело пойдет еще быстрее.

Мы смотрели, как Акрош запустил насосы, как заработали регенерационные колонны - все четырнадцать, и освобожденный кислород потек по магистралям в камеру сгорания.

А когда включилось зажигание топки, раздался страшный грохот. Топка взлетела на воздух, разорвалась на тысячи кусков. За доли секунды триумф превратился в поражение. Самое отвратительное, что мы не могли получить ответа: отчего это случилось? То есть причина взрыва, конечно, ясна: в момент зажигания камера была заполнена смесью кислорода с метаном. Насколько взрывоопасна такая смесь, известно каждому школьнику. Но как там оказался метан? Была ли нарушена герметизация? Почему не сработали датчики газоанализатора? На все эти вопросы ответа не было, и единственное, что нам оставалось, как только разойтись по своим "жукам" и приняться за ликвидацию последствий аварии.

До тех пор; пока не будет найдена и устранена причина, пришлось приостановить строительство остальных секций. Мы не имели права повторять свои ошибки.

Ответ на вопрос "почему?" был получен, когда мультигрейдер Залецки провалился по самую крышу при расчистке фундамента взорвавшейся топки. Настоящее нефтяное болото под метровой коркой твердого грунта. Под тяжестью здания корка не выдержала, и фундамент дал осадку. Совсем незначительную, но достаточную, чтобы в бетонных стенах появились микротрещины. Герметизация была нарушена.

Что же касалось газоанализатора, то следовало предположить, что он вышел из строя раньше из-за внутренних дефектов. Довольно примитивное, но вполне допустимое объяснение. Тем более что другого не было.

На забивку свайных опор, укрепление фундамента и определение границ болота ушел целый месяц. Только потом возобновились основные работы.

Во время установки седьмой секции заболел Косовский. Это случилось как-то слишком быстро, вдруг. Все беды приходят нежданными. Он руководил из своего "жука" заливкой фундамента парогенератора. Внезапно подчиненные ему машины будто сбились с темпа, смешались в кучу и бесцельно затоптались на месте.

Заметив неладное, забеспокоился дежурный по центральному пульту. Он несколько раз окликнул Косовского, проверил исправность связи, затем перешел на аварийный канал.

Косовский не отзывался. Дежурный оповестил его ближайших соседей Тардье и Лосева. Как раз в этот момент странная сутолока рабочих механизмов прекратилась. Выстроившись в колонну, они двинулись к зданию энергостанции. Происходило нечто непонятное, однако дежурный и подоспевшие соседи не испытывали пока тревоги, пытаясь восстановить прерванную с Косовским связь.

Все стало ясно, когда первая машина достигла энергостанции. Разогнавшись на ровной площадке, многотонная махина врезалась в стену здания, проломила ее и, скрывшись внутри, принялась сокрушать все, что попадалось под манипуляторы. Вслед за ней в разрушительную работу включились еще два механизма. Остальные стояли неподвижно, будто дожидаясь своей очереди. А может, Косовский просто забыл об их существовании.

В это время все услышали его голос. Какое-то неразборчивое бормотание. Он не отвечал на оклики, казалось, не слышал ничего. Доносились только обрывки фраз: "Никто не имеет права... Они разумны... Все погибнут, все..."

Здание энергостанции наконец рухнуло, погребая под собой взбесившиеся механизмы. Остальные машины тут же развернулись и направились к регенерационным колоннам. Стало понятно, что произойдет дальше. С криком: "Косовский! Остановись!" Тардье бросил свою машину на "жука" Косовского, ударил его в борт. Тот словно не ощутил удара. Тогда Тардье рубанул "жука" плазменным резаком, вылущивая из закипевшего металла капсулу с обезумевшим Косовским. Лишенные управления автоматы замерли всего в десятке метров от ближайшей колонны.

В этот день, единственный раз за все время строительства, с орбиты был вызван посадочный модуль, который забрал впавшего в коллапс Косовского. Прибывший врач определил у него космическую ностальгию первой степени, отягощенную довольно редким заболеванием. Одним из симптомов этой болезни было отождествление планеты с живым организмом, которому люди якобы наносят своей деятельностью непоправимый вред. Этот врач, несомненно, прекрасный специалист по внеземным недугам, только здесь он немного ошибался. Косовский не считал Юнгу живым существом Он считал разумными ее обитателей. Возможно также, что его болезнь началась в тот день, когда были уничтожены останки погибшего в энергостанция существа.

И эта мысль мучила каждого из тридцати шести оставшихся до самого конца.

Все наконец завершилось. Настал день, когда реактор, этот гигантский атмосферный завод, вздохнул в полную силу. Теперь в зоне реактора всегда будут дуть постоянные ветры. Атмосфера Юнги постепенно станет избавляться от метана и насыщаться углекислотой и влагой. Затем настанет черед хлореллы, а вслед за ней на Юнгу придет жизнь, придут люди. Это случится не скоро. Пройдет лет пятьдесят или даже больше. Многие из нас этого уже не увидят.

Сегодня мы можем навсегда улетать с Юнги. Не знаю, вернется ли кто-нибудь из нас к своим прежним занятиям, станет ли таким, как прежде. Наверное, нет. Скорее всего нет. Пережитое останется с нами до последних дней. И с каждым из нас навсегда останется Юнга, ее ураганы, все, что случилось на этой планете.

Но теперь мы можем быть свободны. Цена искупления оказалась высокой, но мы уплатили ее сполна Перед нами - реактор, творение рук наших, результат наших усилий, созданный для людей и во имя людей.

Конечно, до конца преступление не может искупить ничто. Но мысль о совершенном здесь нашими руками будет теперь помогать каждому из нас. По сути, Юнга была не наказанием, нет, спасением для каждого из нас. Спасением от самих себя, от мучительных угрызений совести.