Михаил Тырин - Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник)

Зато когда Герман наконец-то увидел дверь на платный абонемент, то уже знал, что сделает сам.

– Может, вернуть его? – нарушил молчание Пьер. – Я просто закольцую коридор, и он…

– Не надо, – сказал папа Дима.

– Ты прав. Сам придет. Они всегда сначала уходят, а потом возвращаются. Еще не было случая. Помнишь, как упирался месье Жюль? Или мы тогда не с тобой работали? А Уэллс? Он же запустил в меня чернильным прибором, когда узнал обо всем! Хорошо, я быстрый, увернулся. До сих пор вон на полках пятно осталось. Так что у тебя еще интеллигентные ребята, Дима. Мальчик мог бы здесь все разнести.

Пьер как всегда неуловимо переместился к стеллажам и указал на пятно.

– А помнишь, как торговались эти господа Гернсбек и Берроуз? Даже старина Фил Дик в конце концов пришел обратно, хотя всю жизнь потом не мог нас простить. А ведь он не приходил дольше всех! За что люблю американских фантастов – они всегда возвращаются первыми. Знаешь, Питер, говорят, я все понимаю, вы вроде как хорошие космические полицейские, экология реальности – это круто, большая сила – большая ответственность и все такое… Так где у вас там контракт?..

Пьер вытащил с полки фолиант – тот самый, что неделю назад показывал Герману.

– Так что ты прав, Дима, – повторил он, когда кожаный переплет стукнул о рыжую столешницу. – Он сам придет. Только сначала… как это у вас говорится… не наломал бы дров.

– Не наломает, – уверенно сказал папа Дима, глядя не на книгу, а на зеленый абажур лампы. Ее цвет напоминал ему о длинном столе в их студии. – Этот точно не наломает. Просто напишет обо всем рассказ. А потом опубликует. Где-нибудь в сборнике, среди таких же, как он.

В рукаве той руки, что дальше от сердца, бог предательства Бхеда прячет короткий кинжал, которым удобно бить друга в спину.

В ладони той руки, что ближе к сердцу, бог предательства Бхеда держит фальшивую золотую монету, которой платит и за зло, и за добро.

Рукава одежд у Бхеда длинны, ладони крепко сжаты. Никто не знает, с какой стороны груди у бога предательства сердце.

И никто не знает, в какой руке – фальшивая монета, а в какой – нож.

…Ночь упала на Фрейдинг, город-в-основании-мира, вместе с дождем, звоном колоколов на храмах и хлопаньем ставней и дверей. На тех улицах, где жили богатые, горели фонари и прогуливались люди, на те улицы, где жили бедные, нехотя вышла ночная стража. На тех улицах, где жили нищие, было темно и безлюдно, только у трактирных дверей горели факелы и стояли, закутавшись в меха, угрюмые охранники.

Гильнар прошел мимо охранников, кивнув левому – тот казался поживее и, похоже, был старшим в карауле. Охранник скользнул взглядом по треугольной шляпе, кожаной куртке, широкой сабле у пояса. Гильнар почти слышал, как ворочаются в голове охранника мысли. «Треугольная шляпа – итаманский моряк… кожаная куртка с медными набойками – разрешенная замена легкой кольчуге… сабля все-таки длинновата…»

– Постой, – сказал охранник. – Сабля.

Гильнар молча извлек абордажную саблю (второй охранник шевельнулся, его рука легла на рукоять боевого топора), приложил к деревянной мерке, приколоченной к дверному косяку. Охранник прищурился. Сабля уложилась в разрешенную длину, едва-едва, но уложилась.

– Иди, – кивнул охранник.

Гильнар вложил саблю в ножны, пригнулся (притолока была низкая, скорее всего специально, чтобы в трактир было труднее ворваться или убежать) и вошел в «Снег и песок». Его поражали названия питейных заведений во Фрейдинге, казалось, трактирщики соревнуются, кто выдумает более нелепое. За две недели скитаний по огромному городу Гильнар успел побывать в «Драконе и вереске», «Прибрежном щенке», «Мокром очаге», «Трех калеках». Но лидировали, конечно, верноподданнические названия: Фрейдинг сотни лет был столицей королевства и искренне этим гордился. «Голова короля», «Рука короля», «Нога короля», «Знамя короля» и даже «Основание короля». Удивительно, что не было «Королевских яиц» или «Мужского достоинства короля».

А откуда взялся «Снег и песок»? До раскаленных песков Итамана – недели пути на корабле. До снежных равнин Доргана – недели и месяцы на резвых лошадях. Фрейдинг не знал ни песка, ни снега, даже сейчас, в середине зимы, с неба лил лишь холодный дождь, а под ногами чавкала грязь, грозившая поглотить каменные мостовые.

Гильнар окинул взглядом таверну. Было довольно тихо для позднего вечера. За двумя столами ссорились, но не всерьез, драки не будет. Полтаверны оккупировала компания нищих – безногие и безрукие, слепые и усыпанные язвами, весь день они попрошайничали у храмов и рынков, чтобы к вечеру, отдав гильдии ее долю, собраться на свой нищенский ужин. Не такой уж и плохой – перед каждым калекой стояла миска с горячей похлебкой и кружка пива, а старичок с обожженным, покрытым струпьями лицом отрезал ломти мяса от бараньего бока. Значит, сегодня будет спокойно. Нищие не станут буянить сами, не дадут и другим. Нет ничего страшнее, чем ввязаться в драку с толпой калек, которые не жалеют ни себя, ни других. У каждого из них припрятан нож, а костыли и палки зачастую скрывают в себе клинки. Фрейдинг – город нищих и богачей, труднее всего в нем живется обычным людям.

Гильнар бросил на стойку мелкую монету, румяный щекастый парень (не хозяин, слишком молод, но родственник – слишком нагл), не спрашивая, налил ему пива.

– Мяса и еще кружку, – сказал Гильнар.

– Пять, – коротко ответил парень.

Гильнар приподнял бровь, но спорить не стал. В качестве мелкой мести выложил на стойку четыре дорганские монеты, они шли чуть дешевле местных или итаманских.

– Еще пять, а не всего пять, – сказал парень. – Тем более таких.

Гильнар добавил монету и с кружкой в руке стал пробираться в конец зала. Нищие шумно веселились, делясь воспоминаниями о сегодняшнем дне. Маленький слепой мальчик, у ног которого сидела здоровенная собака-поводырь, тонким голоском пел песню о своем бесприютном детстве. Его не слушали, но мальчику, похоже, было все равно – он уже допил свою кружку.

Дальний от стойки угол трактира был почти пуст – за большим столом сидели лишь три человека. Гильнар не удивился, он бы тоже не стал садиться рядом с такой компанией – если бы не знал всех троих.

Первым был дорганец. Несмотря на холод, в его одежде не было ни клочка меха – то ли он презирал местную зиму, так непохожую на стужу его родины, то ли просто рисовался… а может быть, и то и другое сразу. Дорогая рубаха из багрового шелка была расстегнута, демонстрируя всем желающим оправленный в серебро алмазный клык тролля. Это был совершенно явный и неприкрытый знак – только на теле человека, убившего тролля, драгоценный алмаз не превращался в обычный уголек. Зубы тролля были поистине бесценны – и потому, что тролля нелегко убить, и потому, что их невозможно продать. Парень был молод, чуть за двадцать, но сложен так, что любой скульптор стал бы ваять с него бога. На поясе вызывающе висел огромный двуручный меч – Гильнар усмехнулся, представив, как охранники у входа смотрели на это запрещенное в трактире оружие, но не посмели сказать ни слова.