Джордж Мартин - Башня из пепла (сборник)

Однако я замер без движения, парализованный этим страшным и великолепным мгновением, мимолетным и бесконечным, с луком в руке, но не в силах ничего сделать.

Все так внезапно осложнилось. Паучиха бежала ко мне быстрее, чем я предполагал, и казалась гораздо опаснее вялого белого создания внизу. Наверное, следовало избавиться от нее первой. Ведь я мог промахнуться, и тогда нужно было бы время, чтобы вытащить вторую стрелу или схватиться за нож.

Но я оставил бы Джерри, запутанного в сети и безоружного, на милость неумолимо приближающегося самца. Он мог погибнуть, умереть. Криста не имела права винить меня в этом. Она наверняка поняла бы, что я должен спасти и себя и ее. И я вернул бы ее.

Да?

НЕТ!

Криста пронзительно кричала, и вдруг все стало ясным: я понял, что это значит, зачем я оказался здесь, в лесу, и какие действия необходимы. Эта была чудесная и необыкновенная минута. Я утратил способность дарить счастье моей Кристе, но теперь на долгое, как вечность, мгновение сила эта вернулась ко мне, и я снова мог предоставить ей доказательство любви, на которое Джерри никогда не осмелился бы.

Думаю, что улыбнулся тогда. Даже уверен в этом.

Стрела моя помчалась сквозь ночную тьму и вонзилась в цель — толстого белого паука, бежавшего по сверкающей сети.

Паучиха бросилась на меня, но я не сделал ни малейшего движения, чтобы отшвырнуть ее пинком или раздавить каблуком ботинка. Острая боль пронзила лодыжку.

«Ярки и многоцветны сны, которые ткут пауки сновидений».

Ночью, возвращаясь из леса, я старательно чищу стрелы и открываю большой нож с узким крючковатым лезвием, чтобы разрезать собранные мною мешочки с ядом. Я вскрываю их по очереди, как до этого вырезал из неподвижных белых тел пауков сновидений, а потом выжимаю яд в бутылку, где он ждет дня, когда за ним прилетит Корбек.

Потом достаю миниатюрную чашу, искусно сделанную из серебра и обсидиана, украшенную светящимися рисунками пауков, и наполняю ее крепким темным вином, которое привозят мне из города. Затем мешаю вино своим ножом, пока лезвие снова не станет чистым и блестящим, а вино более темным, чем прежде, и поднимаюсь на крышу.

При этом часто вспоминаю слова Корбека, а вместе с ними и свою историю, мою любимую Кристу и Джерри, и ночь, полную огней и пауков. В то краткое мгновение, когда я стоял на поросшем голубым мхом стволе с луком, готовым к выстрелу, мне казалось, что я принял совершенно правильное решение. Но все обернулось для меня плохо, очень плохо: после месяца бредовых видений я очнулся в башне, куда забрали меня Крис и Джерри, чтобы заботливым уходом вернуть мне здоровье. Мой великолепный выбор не был таким значимым, как могло показаться.

Иногда я думаю: действительно ли это был выбор? Мы часто говорили об этом, когда я выздоравливал, и история, которую рассказала мне Крис, непохожа на ту, которую помню я сам. По ее словам, мы не замечали паучихи до тех пор, пока не стало слишком поздно; она тихо опустилась мне на шею в ту самую секунду, когда я выпускал стрелу, убившую самца. А потом, говорила мне Крис, она раздавила самку фонарем, который Джерри дал ей подержать, а я свалился в паутину.

И действительно, рана у меня на затылке, а не на лодыжке, и рассказ Крис звучит вполне достоверно, поскольку за годы, прошедшие с той ночи, я успел хорошо узнать пауков сновидений и знаю, что самки — это коварные убийцы. Они неожиданно прыгают на своих жертв, а не атакуют по поваленным деревьям, как обезумевшие железороги. Это не в обычаях пауков.

И ни Криста, ни Джерри не обратили внимания на бледное крылатое существо, бившееся в сети.

Но зато я помню его превосходно, как помню в течение бесконечно долгих лет паучиху, несущуюся в мою сторону, когда я стоял, замерев. Впрочем, говорят, что укус паука сновидений вызывает у жертвы странную реакцию.

Разумеется, так могло получиться и в моем случае.

Порой, когда Белка взбирается за мной по ступеням, царапая черные кирпичи когтями своих восьми белых ног, меня поражает несправедливость происшедшего, и я понимаю, что слишком долго жил сновидениями.

Ведь сны часто лучше действительности, а рассказы — гораздо красивее жизни.

Криста не вернулась ко мне ни тогда, ни позже. Они улетели, когда я выздоровел, и счастье, купленное мной для нее ценой выбора, который выбором не был, и ценой жертвы, которая жертвой не была, — мой дар для нее на вечные времена, — длилось меньше года. Корбек сказал мне, что Криста и Джерри порвали друг с другом и что вскоре после этого она покинула планету Джемисона.

Полагаю, это настолько отвечает действительности, насколько можно верить такому человеку, как Корбек. Однако меня это мало тревожит.

Я просто убиваю пауков сновидений, пью вино, осыпаю ласками Белку и каждую ночь поднимаюсь на башню из пепла, чтобы вглядываться в далекие звезды.

Снаружи, на городской стене, на длинных веревках висели детеныши дженши, застывшие пушистые серые тельца. Взрослых, очевидно, перед повешением убили: обезглавленное мужское тело свисало ногами вверх, петля обвивалась вокруг щиколоток; невдалеке виднелся обгоревший труп самки. Но большинство, смуглые пушистые малыши с широко раскрытыми золотистыми глазами, было просто повешено. Ближе к сумеркам, когда с зубчатых холмов налетал ветер, легкие тельца раскачивались и бились о стену, будто просили впустить их.

Часовые, неустанно обходящие стены, не обращали на них никакого внимания, и ржавые металлические ворота не открывались.

— Вы верите в зло? — спросил Арик неКрол у Дженнис Райтер. С гребня ближайшего холма они смотрели вниз, на Город Железных Ангелов.

НеКрол присел на корточки среди обломков священной пирамиды дженши; каждая черточка его смугло-желтого лица дышала гневом.

— В зло? — рассеянно пробормотала Райтер.

Она не отрывала глаз от стены из красного камня, на фоне которой резко выделялись темные тела детенышей. Солнце, раздутый багровый шар, который Железные Ангелы называли Сердцем Баккалона, садилось, и долина внизу, казалось, плавала в кровавом тумане.

— В зло, — повторил неКрол. Торговец был полным маленьким человечком с монголоидными чертами лица и ниспадающими почти до пояса огненно-рыжими волосами. — Это религиозное понятие, а я не религиозен. Давным-давно, когда я был еще ребенком и воспитывался на ай-Эмиреле, я решил, что ни добра, ни зла нет, есть только разные способы мышления. — Его маленькие мягкие руки шарили в пыли, пока не нащупали большой обломок с неровными краями. Арик встал и протянул его Райтер. — Железные Ангелы заставили меня снова поверить в зло, — сказал он.