Джордж Мартин - Башня из пепла (сборник)

Снаружи, где только что все было холодным, ясным, неподвижным, теперь скользил, танцевал и окрашивал весь мир жуткий голубой свет. Сугробы стали бледно-голубыми, а взлетающие над ними вихри мелкого снега казались еще бледнее, и по речным обрывам метались голубые тени, где прежде не было ничего похожего. И Шон увидела, что свет этот отражается даже в реке и ложится на развалины, угрюмо высящиеся у дальнего гребня. У нее за спиной захихикала Моргана, и тут за окном все смешалось, исчезло, остались только краски, яркие и темные, сливающиеся воедино, точно обломки радуги, кипящие в огромном котле. Шон не сделала ни шагу, но ее ладонь легла на рукоятку длинного ножа, и она не сумела сдержать дрожи.

— Смотри, дитя Карина! — вскричала Моргана, но Шон еле расслышала ее сквозь вой. — Мы прыгаем в небо, прочь от этого холода, как я обещала тебе, Шон. Сейчас мы достигнем Ледяной Повозки. — И опять она что-то сделала с металлической доской, и вой затих, и цвета исчезли. За стеклом было небо.

Шон вскрикнула от страха. Она видела только тьму — и звезды, звезды повсюду. Никогда еще она не видела столько звезд. И поняла, что погибла. Лейн показал ей все звезды, чтобы она могла с их помощью находить путь из любого места в любое другое место, чтобы они ее вели, но эти звезды были не те не такие. Где Ледяная Повозка, Дух Лыжника или хотя бы Лара Карин с ее ветроволками? Ничего знакомого — только звезды, звезды потешаются над ней, как миллионы глаз: красные, и белые, и голубые, и желтые… и ни одна из них даже не мигнет…

Моргана встала у нее за спиной.

— Мы в Ледяной Повозке? — спросила Шон слабым голосом.

— Да.

Шон содрогнулась, швырнула нож так, что он со стуком отлетел от металлической стены, и повернулась к хозяйке металлического замка.

— Значит, мы умерли, и Возница везет наши души в ледяную пустыню, — сказала она. Но она не заплакала. Ей не хотелось умирать. А в глубокозимье — особенно. С другой стороны, она скоро увидит Лейна.

Моргана начала развязывать шарф, которым окутала шею Шон. Камешки стали совсем черными и страшными.

— Нет, Шон Карин, — сказала она спокойно, — мы не мертвые. Живи здесь со мной, дитя, и ты никогда не умрешь. Вот увидишь. — Она сдернула шарф и стала развязывать шнурки лицевой маски, стащила ее с головы девушки и небрежно швырнула на пол. — Ты красива, Шон. А впрочем, ты всегда была красива. Я помню, пусть и прошло столько лет.

— Я не красива, — возразила Шон. — Я не закаленная, слишком слабая, и Крег говорит, что я тощая, и лицо у меня худое. Я не…

Моргана прикосновением губ заставила ее умолкнуть, а затем расстегнула застежку, и потрепанный плащ Лейна соскользнул с ее плеч. За ним — ее собственный плащ, а пальцы Морганы взялись за шнурки куртки.

— Нет! — сказала Шон, отпрянув. Ее спина прижалась к огромному окну, и она ощутила тяжесть страшной тьмы, — Я не могу, Моргана. Я — Карин, а ты не член семьи. Я не могу.

— Сбор! — прошептала Моргана, — Притворись, будто сейчас Сбор. Ты всегда бывала моей возлюбленной на Сборах.

У Шон пересохло во рту.

— Но сейчас же не Сбор, — возразила она. Ей довелось побывать на одном Сборе возле моря, где сорок семей собрались для обмена товарами, новостями и любовью. Но это было до ее крови, а потому никто ее не взял: она была неприкосновенна, так как еще не стала женщиной. — Это не Сбор! — повторила она почти со слезами.

Моргана хихикнула.

— Очень хорошо. Я не Карин, но я Моргана, полная чар. Я могу сотворить Сбор. — Мелькая босыми ногами, она пробежала через комнату и вновь прижала кольца к доске, поворачивая их так и эдак непонятным образом. Затем она воскликнула:

— Взгляни! Обернись и взгляни!

Шон растерянно обернулась к окну.

Под двойным солнцем разгара лета зеленел светлый мир. Ладьи неторопливо скользили по течению реки, и Шон увидела, как слепящее отражение двойного солнца колышется и качается у них за кормой, точно шары мягкого желтого масла, катящиеся по голубизне. Даже небо выглядело ласковым и маслянистым; белые облака плыли, как величавые парусники семьи Крайен, и нигде не было видно ни единой звезды. Дальний берег был усеян домами — и маленькими, точно придорожные приюты, и башнями, больше Каринхолла, высокими и гладкими, как отполированные ветром скалы Изломанных гор. И тут, и там, и повсюду были люди — гибкие, смуглые, незнакомые Шон, и люди из семей, все вперемешку. Каменное поле было свободно ото льда и снега, но на нем везде стояли металлические здания, одни больше Морганхолла, другие (таких было большинство) меньше, все со своими отличительными знаками, все словно присевшие на трех ногах. Между ними располагались шатры и ларьки семей со своими значками и знаменами. И коврики, яркие пестрые коврики любовников. Шон увидела совокупляющихся и почувствовала на плече легкое прикосновение руки Морганы.

— Ты знаешь, что ты сейчас видишь, дитя Карина? — шепнула Моргана.

Шон обернулась к ней с изумлением и страхом в глазах.

— Это Сбор.

Моргана улыбнулась.

— Вот видишь, — сказала она, — Это Сбор, и я выбираю тебя. Отпразднуй со мной. — Ее пальцы соскользнули на пряжку пояса Шон, и Шон не сопротивлялась.

В металлических стенах Морганхолла времена года превращались в часы, превращались в десятилетия, превращались в дни, превращались в месяцы, превращались в недели, снова становились временами года. Время утратило смысл. Когда Шон проснулась на пушистом меху, который Моргана расстелила у окна, разгар лета уже сменился глубокозимьем, а семьи, ладьи и Сбор исчезли. Заря занялась раньше положенного, и Моргана как будто была раздосадована и потому сотворила вечерние сумерки, пору замерзания, несущего зловещий холод, а там, где мерцали звезды солнечного восхода, теперь по медному небу бежали серые тучи. Они ели, а медь сменялась чернотой. Моргана подала грибы и хрустящую зелень, темный хлеб, сдобренный медом и маслом, чай из душистых трав со сливками и толстые ломтики сырого мяса, плавающие в крови. На заедки был сладкий снег с орехами и в заключение горячий напиток из девяти слоев разного цвета и вкуса, в высоких кубках из невозможно тонкого кристалла, и от него у Шон заболела голова. И она заплакала, потому что пища казалась совсем настоящей и очень хорошей, но она боялась, что умрет с голоду, если будет есть ее. Моргана засмеялась, вдруг ушла и вернулась с валяными кожистыми полосками вампирьего мяса и сказала, что Шон может спрятать его в своем тюке и жевать, когда проголодается.

Шон хранила мясо долгое время, но ни разу не откусила ни кусочка.

Сперва она пыталась вести счет дням, запоминая, сколько раз они ели и сколько раз спали, но вскоре постоянные изменения зрелищ за окном и беспорядочная жизнь в Морганхолле совершенно ее запутали. Это волновало ее несколько недель (или дней), но затем она перестала тревожиться.