Джо Мёрфи - Механизмы Подобия

— Нет, — мужской голос произнёс без выражения. — Ни шагу далее.

Я повернулся, и вот опять смотрю на пересекающую лицо тёмно-янтарную полосу, скрывающую глаза. Так жалок он был в своём гневе, ноги напружены, кулаки сжаты, живот обвис и закрывал собой пояс набедренной повязки.

Я вспомнил всё, что чувствовал через мирощуп Дианчи, и я понял, кто это.

— Она же тебя не любит, Уэбер.

Он отступил на шаг от удивления, что мне известно его имя.

— Она делила с тобой ложе из одиночества — одиночества, которого никогда не узнала бы, если б осталась в Подобии. Возвращайся к себе на виллу, к книгам и тропическим полотнам.

— Я не дам ей умереть, — прошептал он.

— Сними очки.

Его голова затряслась. Гордо он прислонился к стене, вынул мирощуп, сглотнул и зажал его между губами.

Я полез в карман пальто, и вниз по моей руке заструился пот. Влажный морской воздух рвал мне ноздри. Мне думается, что работа по поддержанию Подобия закалила меня, но всё же не ожесточила.

Я вынул Ствол и не дрогнул, когда устройство с древним названием определило цель, произвело расчёты и зеленоватой вспышкой обрекло Уэбера на забвение. Я хотел сделать всё быстро, но в последние секунды своей жизни Уэбер заревел и запустил мирощупом мне в лицо.

Мирощуп ужалил меня в щеку, и Уэбер исчез.

— Ты был вынужден это сделать, — Ствол произнёс успокоительными мелодичными созвучиями. — У тебя не было выбора. Хорошо, что он умер.

— Будь наготове, — я затолкал Ствол обратно в карман, не желая дальше слушать его рассуждения. Интересно, остальные Уэберы уже тоже умерли?

Отключённый от остальных моих двойников, я мог только догадываться. Чтобы великие Механизмы могли работать, чтобы они могли удержать наступление стремительно сжимающейся Вселенной ещё на день, нужно скрупулёзно поддерживать Подобие Земель в равновесии.

Вот таким образом безликие уравнения и воплощались в действительности: безукоризненно продублированный космос существовал внутри и снаружи Вселенной; так ему не грозило самопоглощение, а потому все Уэберы должны были умереть — и все Дианчи.

Я нагнулся и поднял мирощуп Уэбера. Не гладкий цилиндр, как у меня, — угловатая чёрная трубка. Я слышал о таких подпольных копиях настоящей продукции Механизмов.

О чем он думал в эти последние секунды своей жизни? Что он чувствовал, когда заревел и запустил в меня этой штукой?

Отключённый от остальных, в одиночестве, я почувствовал странное возбуждение. Может, это было волнение от убийства, а может, обыкновенное любопытство, подзуживаемое гордыней. Я оглядел пустую спальню и не услышал ничего, кроме собственного дыхания. Не спуская глаз с двери, я поднёс мирощуп к губам.

Дианчи и я, мы знали всё о всепобеждающей чувственности камня. О ласке оникса на наших обнажённых пальцах. Как радовали нас лёгкие движения наших ног, когда мы танцевали перед Уэбером.

Запах камня, не свежевырубленного, а изношенного во тьме, во тьме, скрывающей от нас проклятое небо, наполнял наши ноздри, и мы раскрывали наши лёгкие и вдыхали его до боли в груди.

Вот так же, всепобеждающе, мы втянули в себя и Уэбера. Обвили его своими ногами, чувствуя не складки жира, а мускул под ними. Бедный, жалкий Уэбер, своим ничтожным весом пытающийся прижать нас к гладкому камню, нашёл ли он в себе силы быть тем, кем хотел быть. Хоть на несколько мимолётных мгновений.

Наша любовь к Уэберу была похожа на первые удары резца по свежевырубленному камню. В эти сомнительно-сладостные мгновения в нашем сознании разлилось понимание того, кем мы могли стать. Вселенная, на одно мгновение, стала бесконечной.

Такой же бесконечной, как ленивое уединённое утро в блаженном тепле постели — постели, которую мы знали, как собственного любовника.

Я перебрался из купола Дианчи в тень скалы, граничащей с морем. Всё ещё сжимая в кулаке мирощуп, я упал на колени и воззрел на небо.

В тени голубое зарево Механизмов исчезло. Я смотрел на многие Земли, и Вселенная, сжимающая нас в мстительном кулаке, заливала их красным светом. Материя гибла, сокращалась, осатаневшая в своей потребности сжаться в точку. Парнóй тропический воздух душил меня солью, тёк как сироп по лёгким.

Тени окружили меня, приторные и красные, точно раны. Сердце моё трещало; я колыхался, раскачивался, словно зажатый в самом центре всего сущего, готового размазать меня в бесконечно малое пятно.

Мне хотелось вопить. Я был уверен, что Механизмы отказали. Что они отказали из-за меня и что прижимавший меня к земле горячий ветер возвещал судный день решающего катаклизма.

Я выхватил Ствол из кармана и поднёс его к виску.

— Сохраняй хладнокровие, — прошептал он. — Ничего не изменилось. Наши с тобой отношения не изменились. Я полностью понимаю твои чувства, этого следовало ожидать.

— Нет! Ты ошибаешься.

— Мы никогда не ошибаемся, — успокоил он. — Мы, Стволы, всегда замкнуты в Подобии, как и все наши двойники. Все остальные Уэберы уже умерли, и значительная доля Дианчи тоже. Листор, ты можешь положиться на нашу силу и руководство. Всё, что ты чувствуешь, — это стресс от влияния Погрешности.

— Пожалуй, ты прав, — мне удалось подняться; я посмотрел вниз на насквозь промокшие штаны и заливавшую ботинки волну.

— Держи нас под рукой, и мы тебе поможем. Иди и ликвидируй последнюю Дианчи. Это она во всём виновата. Это с неё всё началось. — Рукоять Ствола послала к моим пальцам щекочущее тепло. Я чувствовал, как его мелодичный голос умиротворяет меня.

— Да, конечно… я так и сделаю.

— Конечно, сделаешь. Ведь ты же знаешь, где она прячется.

Я отвернулся от моря, лицом к лицу с глубокими тенями скал. Ствол устроился поудобнее в правой руке. До меня дошло, что в левой я всё ещё держал самопальный мирощуп Уэбера. Небрежным движением я выпустил его и впечатал в песок каблуком.

Я углублялся в тени под скалами. Пятна крабов пощёлкивали и суетились в камнях. Но ноги мои нашли песчаную тропу, по которой скрылась Дианчи. Наконец я вошёл в тень темнее остальных и оказался в пещере.

Низко нависал каменный потолок, за многие эры сточившийся до гладкости. Согнувшись чуть не вдвое, я пробирался его изгибами и поворотами, всё выше и выше.

Наконец завиделся огонёк, отдававший красным, ещё неясный в тени, но я приблизился и вгляделся сквозь нависающий стеной утёс туда, где тень его граничила с морем. Ноздри мои наполнил солёный воздух и запах тёплого камня. Я распрямил сведённую судорогой спину.

— Ну наконец-то, — произнёс голос слева от меня. Я повернулся и встретил одержимые глаза и измождённое лицо Дианчи Тарброк.

Волосы её обтекали плечи, словно чёрный огонь. Покрывали груди. Загорелая кожа её ног и бёдер расплывалась перед глазами в сумраке. Она сцепила руки за спиной — расчётливый жест, которым столько раз она намеренно возбуждала чувства Уэбера. Я слишком хорошо знал, что означает эта поза.