Генри Каттнер - Земные врата

Житель Малеско в нью-йоркском метро мог бы запросто усесться на рельс, находящийся под напряжением, поскольку тот выглядит весьма безобидно. В Малеско я мог бы усесться на атомный реактор, не подозревая об этом. Оружие жреца, похожее на гантель, указывало на существование какой-то неизвестной энергии, а машина в соседней комнате, вероятно, приводилась в действие силой, о которой я и не слыхивал. К счастью, я мог читать по-малескиански и решил внимательно следить за надписями типа «cave», что значит — «берегись!». Да нет, это по-латыни, а на языке Малеско это будет «сачко»…

Ощупывая воздух, я не слишком усердствовал. Жрец мог очнуться в любой момент, и тогда мне пришлось бы срочно решать, что предпринять — бежать, прятаться или сдаваться на милость, невзирая на последствия.

Вернувшись в комнату, я снова задумчиво оглядел этого типа. Он начал слегка подергиваться. Даже в забытьи его лицо казалось слишком возбужденным, и я сказал себе: для меня лучшее сейчас — поскорее убежать или спрятаться, хотя лучше бы спрятаться — но где?

Я обнаружил занавеску, за которой находилась ниша с одеждой. Никакого другого укрытия в комнате не было. Выйти в холл, где я рисковал нарваться на других жрецов с гантелями, выбрасывающими голубое пламя, я не осмелился.

Наступил момент, когда герои расхожих повестей творят чудеса доблести и отваги и одерживают верх с легкостью, добытой долгой практикой. Но у меня не было никакой практики и все было в новинку. Я не чувствовал себя героем, и находчивость моя имела границы. В комнате, где лежал жрец, слабый голос опять позвал: «Фалви!». В ответ распростертый на полу жрец застонал и двинул рукой. Я понял, что если срочно не предприму решительных действий, то влипну.

В подобной ситуации Джон Картер легко бы заскочил на десятифутовую стену, которая предусмотрительно не доходила до потолка, где и затаился бы, пока враги безуспешно его ищут. В повестях врагу никогда не приходит мысль посмотреть вверх, а в жизни? Я задрал голову. Здесь все стены доходили до потолка, а если бы и нет, совсем не уверен, что смог бы забраться на одну из них, подобно перепуганной кошке. Нет, я не так находчив и изобретателен, как Картер. Лучшее, что мне пришло в голову, — это нырнуть в нишу с одеждой и забиться в самый дальний угол. А если присесть на корточки, то черный плащ скроет мои ботинки.

Возможно, это был не лучший вариант, но мне, как говорится, повезло. Если я не был находчивым героем, то и мой враг оказался не слишком изобретательным злодеем. Он был обычным человеком, который, очнувшись после нокаута, оказался сбитым с толку. В щель между сваленной одеждой и краем занавески я увидел, как он сел, тяжело вздохнул и сжал голову руками. Кисет на его поясе раздраженно произнес: «Фалви! Ответь!».

Несколько раз тряхнув головой, он окинул комнату мутным взглядом и что-то пробормотал. С трудом поднявшись на ноги, он еще раз огляделся. На его лице был написан испуг, даже не просто испуг — а отчаяние, и виной тому было мое исчезновение. Я понял это по взгляду, блуждающему по комнате в поисках меня, и был очень рад, что спрятался. Мое убежище казалось не слишком подходящим, но менять его было поздно, да и не на что. К счастью, жрец тоже оказался новичком в подобных делах. Он выскочил на балкон и, перегнувшись через перила, с надеждой посмотрел вниз. Так как я не спускался по стене и не лежал распростертым на мостовой, он вернулся в комнату и на этот раз заметил приоткрытую дверь в холл.

Я ее не закрыл по халатности, но это оказалось очень кстати. Он, должно быть, решил, что я сбежал, ведь он мог пролежать без сознания довольно долго, и у меня хватило времени для побега. Я услышал, как он потоптался у двери, но уже через мгновение плотно ее закрыл и вернулся обратно. По цвету его лица я понял, что у него язва. Похоже, он из тех людей, у которых ее просто не может не быть. Слабый голос на его поясе снова позвал. На этот раз жрец вытащил из футляра нечто, напоминающее белую вафлю, и поступил с этой штукой очень странно — он туда зевнул, то есть издал звук, подобно человеку, медленно отходящему от глубокого сна.

Мое внимание привлек яркий свет, вспыхнувший примерно в квартале от нас. Я был настолько изумлен изображением, увиденным на стене дома, что сделался слеп и глух ко всему остальному.

Передо мной висел портрет Лорны. Гигантское изображение из моего укрытия казалось небольшим. Картина напоминала освещенный цветной витраж, хотя была лишена некоторых деталей, обычно присущих витражам. Я без колебаний узнал Лорну, но долго не мог поверить собственным глазам.

Несомненно, это было лицо Лорны, но ему придали такое очарование, слово над ним поработали Арден с Рубинштейном, а шлифовал детали Ромин, этот религиозный идеалист. Так же, как на холсте они наделили леди Гамильтон достоинствами, которыми эта женщина с куриными мозгами никогда не обладала, так и тут Лорну превратили в невероятно красивую девушку с ангельской внешностью. Над портретом возвышалась огромная золотая буква «А». Те же таинственные знаки сверкали по всему городу. Очевидно, это имело глубокий смысл. Под портретом Лорны сияла надпись — «Clia».

— Фалви!

Я уже почти не обращал внимания на этот тонкий настойчивый голос. Мое внимание привлек ответ — сначала сонное встревоженное ворчанье, затем фальшиво бодрый голос неожиданно разбуженного человека:

— Во славу Феникса, Фалви — Иерарху: все спокойно у Земных Врат.

— Ты спал?

— Я э-э-э… я размышлял над таинствами…

— Тебе представится такая возможность в одиночестве, когда я доложу Иерарху.

После небольшой паузы голос продолжал:

— Фалви, если ты хочешь спать, я найду замену. Сейчас мое дежурство. Если что-нибудь случится, то Иерарх сожрет мой…

Последнего слова я не понял.

— Прости, — сказал Фалви, — ты прав, лучше прислать кого-нибудь другого Я… я, кажется, нездоров.

— Высылаю прямо сейчас, — согласился голос.

В установившейся тишине раздавалось тяжелое дыхание Фалви. Я замер в ожидании. Хотя речь Фалви и его собеседника звучала совсем не так, как у дядюшки Джима, у меня возникло ощущение, что я слышу его голос. Ничего удивительного — малескианскую речь я ранее слышал только из его уст.

Безусловно, я не понимал всех оттенков значений, но интонации помогали безошибочно уловить смысл. Язык Малеско прост, хотя раньше я этого не осознавал. Я вообще никогда не задумывался над ним. Мы редко анализируем то, что накрепко усвоили с самого детства. Слова в этом языке произносились так же, как писались, или, по крайней мере, так, как писал дядюшка Джим. А он почти не делал ошибок, если судить по освещенным вывескам в городе. Язык Малеско похож на латинский, и каждый, кто помнит латынь со школы, легко угадает значение многих слов.