Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

И вот тогда случилось чудо.

Оно не повлияло бы на исход боя — если бы не растерялся сам эмиссар Мученик.

…Подводная лодка всплыла в полукабельтове от берега. Это был отчаянный по отважности маневр. Вода, стекая с нее, пенилась и шумела так, что слышно было на берегу, эмиссар остановился, и за ним остановились все нападающие. Уж очень внушителен и строг был черный конь, что прискакал на выручку адмиралу.

Субмарина еще не закончила подъем, как люк в рубке откинулся и оттуда на палубу выскочил офицер. За ним — матросы.

Два или три матроса побежали вперед, к носу, где стояла подобранная, маленькая, словно оса, пушка… Другие матросы вытаскивали из рубки надувную лодку.

Все это заняло минуту. И всю эту долгую минуту, впервые в жизни признав поражение ранее, чем оно наступило, Елисей Борисович Мученик стоял посреди пляжа, вытянув вперед руку с «маузером».

Потом, со значительным и роковым уже опозданием, он выстрелил из «маузера». Пуля пролетела возле мола и бессильно упала в воду, не долетев до субмарины.

Феликс Юсупов, не растерявшийся, что потом дало основание к награждению его орденом Святого Георгия, в два прыжка добежал до пулемета, возле которого никого не было, лег рядом и начал стрелять по противнику.

И противник побежал назад.

А когда к пулемету присоединилась скорострельная пушка субмарины и первый ее разрывной снаряд поднял тучу земли между нападающими и дворцом, бегство их стало неудержимым.

Не убежал только Елисей Мученик. Он медленно отступал, продолжая стрелять и не замечая, что в «маузере» давно уже нет патронов.

И он стал центром всей картины. Именно к нему тянулись пули из пулемета, за которым лежал князь Юсупов, именно ему предназначался следующий снаряд с субмарины, именно в него, страстно желая сам убить этого эмиссара, стрелял из револьвера вице-адмирал Колчак…

Но Мученик продолжал отступать и, наверное, скрылся бы в доме, если бы в тот момент из дома не вышел окровавленный, придерживающий здоровой рукой раненую Коля Беккер. Он не был вооружен, но ненависть его к Мученику была столь велика, что тот, не в силах преодолеть давление воспаленных глаз Коли, остановился и даже готов был уже отступить — но отступать было некуда, потому что, догнав Мученика, в него впились десятки пулеметных и револьверных пуль, а новый снаряд с субмарины взорвался как раз между Мучеником и лейтенантом Берестовым, убив обоих мгновенно.

Можно описать, что думал Коля в последнее мгновение, но мысль его неинтересна — она заключалась лишь в бешеном желании убить Мученика, сделать так, чтобы тот перестал жить. И, увидев ослепительный звон последнего взрыва, поглотившего Елисея, и зная уже, что этот взрыв принес конец, смерть ему самому, Коля возрадовался космической радостью свершения мести за то, что Мученик своим существованием отобрал у него, Беккера, все, что было: и Лидочку, и Раису Федотовну, и Стамбул — отобрал, но сам погиб. Это было хорошо.

Торжество Беккера, секундное, а может, и менее чем секундное, захватило его настолько, что он не заметил, как умер.

Впрочем, никто не замечает, как умер или заснул.

После этого выстрелы сразу прекратились, и наступила оглушительная, звонкая тишина.

…Адмирал Колчак принял рапорт капитана субмарины, который сообщил, что, ввиду повреждения в главном двигателе, миноносец, выделенный для вывоза Романовых, остался в порту. Тогда начальник штаба флота контр-адмирал Немитц, выяснив, что в районе Ялты находится для учебных стрельб субмарина «Камбала», и связавшись с ней по радиотелеграфу, приказал следовать к Дюльберу.

Колчак был суров — вина командира отряда миноносцев была непростительна. За день до отбытия флота в дальнее плавание отказывает машина у миноносца! Но он признал, что при тех обстоятельствах адмирал Немитц действовал правильно.

И как только он сообщил это Юсупову как единственному собеседнику, над горизонтом показался дым — на выручку флагману шел мателот «Императрица Екатерина», новейший русский линкор.

Колчак сам сообщил императрице, что через полчаса здесь будет линкор.

— Действительно? — спросила Мария Федоровна. — А я полагала, что помещусь и на субмарине.

Колчак приказал перенести к берегу всех раненых и убитых — никого не осталось во дворце.

Конечно, оставался некоторый риск — сейчас Ялтинский Совет связывается по телеграфу с Петроградом, шлет возмущенные депеши — машина Временного правительства начинает скрипеть и крутиться… Не успеют!

Матросы принесли Колю и положили на гальку. Лицо его было спокойным, и не видно было, куда попал убивший его осколок.

— Вы воспитываете настоящих героев, — сказала по-французски императрица. — Он был хороший мальчик. Я к нему привязалась.

— Он был один из моих лучших офицеров, — сказал Колчак. — Россия его не забудет.

Матросы принесли найденный на дороге труп поручика Джорджилиани, который был изуродован десятками пуль и сабельных ударов. Так никогда и не выяснилось, кто был виновен в его смерти — отряд ли Ялтинского Совета, который категорически отказался принять за это ответственность, либо татарские националисты из банды Ахмета Керимова, которые мстили Колчаку за смерть своих товарищей.

Третьим в том ряду положили полковника Баренца, который скончался от ран, так и не придя в сознание.

Монумент, поставленный в Ялте в десятую годовщину этих событий, представляет собой бронзовую фигуру императрицы Марии, у ног которой расположились те герои России, что определили ее судьбу: к императрице протягивает руку адмирал Колчак, как бы предлагая спуститься с пьедестала. Еще ниже, демонстрируя единение сословий, склонились к пулемету князь Феликс Юсупов и подобный Адонису молодой офицер Берестов, происхождение которого в последующие годы оказалось так и не разрешенной тайной истории, подобно тайне Железной Маски. За его спиной, вглядываясь вперед и почти сливаясь с камнем, стоит полковник Баренц, и, наконец, внизу лежит, опираясь на локоть и прижав руку к груди, в которой вот-вот перестанет биться сердце, поручик Джорджилиани — тоже фигура таинственная, потому что историки не понимают, что же он делал во время штурма Дюльбера. Остальные фигуры на постаменте — обобщенные. Не надо искать в них сходства с действительными солдатами и матросами, что сражались, спасая императрицу и империю, но все они без исключения увенчаны достойными лаврами, наградами и пенсиями.

Великая княжна Татьяна пережила всех действующих лиц этой драмы и скончалась в Ментоне, в Швейцарии, в 1986 году в возрасте девяноста лет, окруженная скорбящими родственниками. Захоронение ее праха состоялось в Петербурге, в Александро-Невской лавре при большом стечении публики.