Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

Андрей заснул, но ночью проснулся, и пришлось искать одеяло, уже спрятанное в шкаф, — так похолодало.

Потом Андрей проснулся снова — на этот раз от тревоги. Ему показалось, что, пользуясь дождем, злоумышленники пробрались в башню и раскрыли саркофаг. Беспокойство Андрея было столь велико, что ему привиделось, будто он встает, одевается и бежит через город, под дождем, спасать саркофаг от грабителей.

Сон был очень убедительный — Андрей ощущал холодные струи дождя и жгучий пронизывающий ветер. Какие-то темные фигуры разбежались при его появлении, и, не видя их лиц, Андрей тем не менее отлично знал, кто есть кто: вот бежит, унося что-то под пиджаком, господин Сурен Саркисьянц, вон сверкнул кинжалом Рефик, а там скользит по стене, стараясь стать совсем невидимым, телохранитель Спиро… Разогнав тени, Андрей спускается в башню и видит, что крышка гроба сброшена и по ней пробежала трещина. Внутри, закутанная в черную ткань, словно в саван, лежит человеческая фигура — Андрей наклонился, чтобы распутать ткань и увидеть, кто же скрывается в саркофаге, но фигура отворачивает закутанное лицо, пытается освободить руки. Андрей все же срывает ткань — сверху молотит дождь, и ткань от него становится тяжелой и расползается от ветхости… Андрей не удивляется, увидев, что в ткань завернута Аспасия, — он хочет помочь ей выбраться наружу, потому что она может простудиться, а то и утонуть в этом проклятом гробу, но Аспасия не узнает его — она обхватывает его руками, привлекает к себе, чтобы он лег в ту же гробницу, и Андрей понимает, что с рук красавицы сошло все мясо — это кости скелета, которые вцепились в него так сильно, что ему не вырваться из объятий. Андрей начинает в ужасе отламывать пальцы один за другим — но поздно! Вернувшиеся черные тени уже сдвигают крышку саркофага, чтобы заточить навечно там Андрея и Аспасию…

Андрей проснулся в ужасе.

Он отлежал руку — сердце болело — сон еще не кончался — не хотел кончаться — одеяло казалось еще крышкой гроба, но Андрей уже знал, что находится во власти кошмара, — еще чуть-чуть, и он вернется к нормальной жизни, в которой не обнимаются со скелетами.

За окном хлестал ливень — точно такой же, как во сне, фонарь на улице болтался, закидывая порой обрывки света в комнату. Сама гостиница была темная и тихая, будто постояльцы ее лежали, боясь высунуть нос из-под одеяла, и ждали, когда успокоится стихия.

Как приятно было понять, что в самом деле не надо вылезать под дождь, — все тихо, нормально, чудес в жизни все-таки не бывает. А если и бывают, то нас это не касается. А где ты был три года, Андрей Берестов, где ты гулял? Это ли не чудо? Нет, это какое-то научное достижение — наука в наши дни научилась многим вещам, которые еще вчера представлялись людям чудесными: можно передать звук через море — это называется радиотелеграф, можно записать звук на черном кружочке, который именуется граммофонной пластинкой, можно увидеть на белом полотне туманные движущиеся картины, можно сесть в повозку без лошади, и она повезет тебя, или в металлическую птицу, которая поднимет тебя в небо. Твой отец в молодости и не подозревал об этих удивительных изобретениях, которые стали обыденностью XX века. Возможно ли человечеству двигаться и далее по пути фантастики? Да, сказал себе Андрей, даже если разум отказывается верить в это. Еще вчера они с Митиным обсуждали новые машины, созданные англичанами и названные лоханками — танками. Здесь, на трапезундском театре, их не было, но на Западном фронте такими бронированными чудовищами уже обзавелись все армии. Теперь можно представить себе войну грядущего! Войну середины XX века, когда в небо будут подниматься целые эскадрильи военных самолетов и поливать пулями и снарядами мирные села и города, а громадные цеппелины будут сбрасывать на них громадные бомбы.

Андрей мысленно содрогнулся, представляя, куда может завести людей наука, поставленная на службу смерти. Однако он надеялся на то, что человечество, наученное горьким опытом мировой войны, не захочет повторять ошибки в удесятеренном масштабе. Ведь должен быть прогресс, о котором пишут философы!

Впрочем, Андрей повернулся на правый бок, — мы до этого не доживем, как говорила тетя Мария… И тут же Андрей замер от понимания, что из всех людей на Земле он может дожить до любой самой страшной войны будущего, если таковая случится, — потому что он пловец в реке времени.

Ночью все воспоминания выглядят резче, красочнее и живее; ничто — ни звук, ни свет — не отвлекает тебя от них. И ты видишь кабинет Сергея Серафимовича — но не тот мертвый кабинет, где ты в последний раз увидел отчима, а кабинет еще довоенный, по которому отчим разгуливает, жестикулируя и разгорячась от собственных слов. И предсказывает грядущую войну. Она была близка, уже на пороге, но поверить в нее невозможно…

Андрей заснул и проснулся, когда уже рассвело. За окном сверкало свежее, отмытое за ночь солнце и било прямо в глаза — конечно же, вчера вечером Андрей не опустил жалюзи.

Андрей вскочил, быстро умылся — вода шла из крана! — сбежал вниз, в кофейню. Мостовая была очищена от пыли, воздух свежий, прозрачный. И люди на улицах какие-то посвежевшие, звонкие, на крытом рынке, которым Андрей пробежал к цитадели, — веселый утренний говор тысяч людей. Но Андрею показалось, что шум стихал, когда он приближался, и вновь, после короткой паузы, возникал за спиной. Будто люди замирали и шептали: «Вот он, тот самый молодой талантливый археолог, который отыскал гробницу первого императора Трапезунда!»

Только уже пробежав рынок, Андрей сообразил, что этичнее было бы постучать Авдееву и подождать его — чтобы прийти на площадку вместе. Но тут же Андрей успокоил себя тем, что все равно лавры открывателя гробницы достанутся профессору Авдееву. Андрей лишь помогает ему.

Было еще рано, цитадель должна была лишь пробуждаться — большие армейские фуры, что приехали с позиции за снарядами и патронами, за продуктами и бинтами на склады, лишь выстраивались к недавно открывшимся воротам и дверям различных складов. Возчики и присланные сопровождать груз солдаты собирались кучками, обсуждая новости на фронте и в тылу.

Перед башней стояла группа военных — они глядели в дверь, и Андрей понял, что центр их внимания — гробница, которую сегодня будут вскрывать.

Андрей подошел к группе людей, скрывавшей ход в башню. Люди негромко переговаривались, но в тоне голосов Андрею что-то не понравилось. Он стал проталкиваться, и его сначала не пускали, а потом, узнав в лицо, расступались.

Внутри башни стоял комендант и несколько офицеров — внизу, в яме, — греки-землекопы, так и не раздевшиеся для работы и не разобравшие инструменты.